Человеком он был предусмотрительным и перед ноябрьским приемом заставил культурного атташе прослушать всю музыку, которая будет звучать во время приема.
109. Я выполняю срочное поручение
— Тебя срочно вызывает посол.
Утром 31 декабря 1970 года Грузинов получил с командиром корабля «Аэрофлота» пакет, а на нем гриф «совершенно секретно». Внутри оказалось письмо для президента Алжира полковника Х. Бумедьена и указание: «Вручить письмо 31 декабря».
Посол вскрыл письмо. Там был листок с гербом СССР и поздравление с Новым годом, подписанное Брежневым. И все.
— Поедешь ты, — распорядился посол. — У тебя хорошие отношения с личным секретарем президента майором Алахумом.
Я явился в штаб-квартиру армии, где располагался кабинет грозного диктатора, позвонил из проходной, меня пропустили, и через пять минут я оказался в приемной Бумедьена. Вскоре появился майор А. Алахум.
— У меня пакет для президента Бумедьена от президента Брежнева с указанием вручить сегодня.
Я хотел передать ему письмо, но он быстро вышел. А через пару минут появился… сам Бумедьен.
Я молча вручил письмо. Хотел уйти, но Бумедьен знаком попросил остаться. Прочел письмо, потом посмотрел на меня с явным удивлением. Мой ответный взгляд должен был означать: «Я тут ни при чем». Бумедьен вежливо попрощался и вышел.
Появился Алахум:
— Президент спрашивает: «Это намек на что-нибудь или просто глупость?».
С ним у меня действительно были хорошие отношения.
— Глупость, — ответил я.
На том и расстались.
110. Как топить по-черному
Как только мы с женой приехали в Алжир, сразу же начались трудности с жильем. Квартиру дипломаты должны были снимать за свои деньги; в конце шестидесятых жилье резко подорожало, и чтобы снять мало-мальски приличную квартиру, нужно было выложить почти половину зарплаты. Посольство пыталось убедить Москву выделить для найма жилья специальный фонд, но безрезультатно.
В декабре 1970 года в Алжир на два дня прилетел заведующий отделом загранкадров ЦК КПСС А. С. Панюшкин, и посол решил познакомить его с условиями, в которых живут дипломаты. Он отказывался, но, когда ему предложили посетить дом, где, кроме прочих, жил сын его давнего друга Валера Егошкин, согласился.
Сначала его повели в комнату, где обосновался дежурный комендант, фамилию которого я не помню. Помню только, что звали его Леша и что с него можно было писать пролетария времен горьковской «Матери»: белокурый чуб и широкие скулы. При нем была его жена Тоня, особа вульгарная и крикливая. В то время Леша болел, у него была высокая температура, и, когда Панюшкин зашел к ним в комнату, Тоня, наложившая по случаю визита начальника макияж, достойный обитателей купринской ямы, начала причитать:
