– Видишь ли, – с улыбкой возразил расходившемуся воину сэр Кеннет, – если бы ты согласился заменить твое игрушечное копье тяжеловесной секирой, то, поверь, нашлись бы охотники и из западных воинов, которые бы не против были померяться с тобой силами.
– Клянусь бородой моего отца, – с усмешкой отвечал рыцарь, – что секира не годится для военных забав; в сражении я с удовольствием подставлю под нее свою голову, но в играх я предпочитаю употреблять более легкое оружие.
– Жаль, что ты не видел секиры короля Ричарда, право, моя в сравнении с ней кажется легким перышком.
– Мне часто приходилось слышать его имя, не относишься ли ты к его подданным?
– Я вхожу в число его приближенных воинов и очень горжусь этим, но я добровольный его подданный, хоть и родился на том острове, где он правит.
– Слушай, рыцарь, ты бредишь. Неужели на вашем бедном острове два короля?
– Да, – отвечал рыцарь, сам родом из Шотландии, – наш остров делится на две части, и каждая управляется своим королем. Хотя жители двух частей острова и часто воюют между собой, но, как видишь, мы все-таки в состоянии были выставить большое количество воинов для защиты Святой земли от надругательств вашего султана.
– Я убежден, сэр Кеннет, что английский король Ричард лишь только по молодости и неопытности мог предпринять этот Крестовый поход. Он пришел завоевывать сюда эти пустыни и ущелья и оспаривать их у тех, кто может выставить против него войско, раз в десять превосходящее по численности приведенных им крестоносцев. Я думаю, сначала Ричарду пришлось покорить твою Шотландию, чтобы заставить тебя и прочих рыцарей отправиться с ним в поход в неведомую землю.
– Нет, клянусь тебе великолепными лучами заходящего солнца, – горячо воскликнул рыцарь, – ты ошибаешься! Если бы Ричард Английский отправился в Крестовый поход, завоевав предварительно нашу гордую Шотландию, то, поверь мне, ни один рыцарь не согласился бы следовать за ним.
Сказав это со всей страстью, сэр Кеннет как бы опомнился и тихо прошептал:
– Что я говорю, мне ли, воину креста, вмешиваться в раздоры христианских народов! Mea culpa! Mea culpa![1]
Это замешательство и смущение не скрылись от зорких глаз мусульманина; он, хоть и не полностью расслышал последние слова рыцаря, все-таки понял, что и между христианами существуют личная неприязнь и вражда. Однако, будучи человеком вежливым, эмир сделал вид, что не заметил противоречий в чувствах рыцаря.
Местность, по которой они ехали, понемногу менялась: теперь они пробирались среди неприступных утесов и голых скал, со всех сторон окружавших пустыню. Высокие горы, крутые спуски и узкие ущелья на каждом шагу преграждали дорогу нашим путникам. Встречалось им также много мрачных пещер и расщелин в утесах, в которых, говорил сарацин, часто жили разбойники, а хищные звери устраивали свои убежища.
