К полуночи все вымотались, и бурное веселье, которое актеры успешно изображали поначалу, пошло на убыль.
Наконец героиня заплакала, видимо от усталости, и объявили перерыв.
Актеры устало расселись прямо на затоптанном полу громадного пустого зала, потекла вялая беседа. Казалось, никакая сила не заставит их вновь пуститься в пляс…
Ирина вдруг подмигнула Стелле, засмеялась и начала тормошить повесившего нос Романова:
— Каскад, а? Сбацаем?
— Что? — Лицо актера выражало крайнее напряжение.
Ирина наклонилась к самому его уху:
— Каскад!
Он улыбнулся:
— А что? Можно. Из «Свадьбы».
Ирина кивнула. Забыв об усталости, они вскочили па ноги.
— Битте-дритте, фрау мадам! Я урок вам первый дам… Сперва — так, потом — вот так! Да, я плясать мастак! — Приятный глубокий баритон Романова широко разносился по залу. Легкую подвижную Ирину он крутил, швырял и подбрасывал, так что она птичкой летала вокруг него.
Все заметно оживились.
— Браво, браво! — захлопал в ладоши подошедший режиссер. — Профессионалы! Бойцы! Ценю! Уважаю! А теперь — по местам!
— Никого ты не уважаешь и не ценишь! — сквозь зубы процедила запыхавшаяся Ирина. — Ну и черт с тобой!
* * *
Массовку расположили на ночлег в спортзале на матах. Впрочем, спать оставалось всего три часа — в шесть утра должен был прийти автобус, на котором актерам предстояло отбыть в Москву.
Впрочем, некоторым предстояло остаться, чтобы принять участие в съемках «выхода из подвала» и задуманной режиссером «сцены века». Они должны были «кантоваться» на матах две ночи. Сердобольная Стелла не выдержала и пригласила к ним в номер очаровательную старушку актрису Гликерию Пантелеймоновну Збарскую. Было ей лет за семьдесят, но женщина умудрилась сохранить следы былой красоты и поразительную аристократичность.
Ее темное строгое платье с воротничком-стойкой, отделанным кружевом, украшала изящная старинная камея. Вела себя женщина просто восхитительно — чувствовалась в ней эдакая сошедшая в наше время практически повсюду на нет, полная достоинства интеллигентность, мягкость и желание быть приятной.
«Пострадал» от Стеллиного милосердия только Вячеслав Григорьевич — он и слышать не захотел о том, что девушка ляжет спать на полу, и охотно уступил свой диван Гликерии Пантелеймоновне.
* * *
На следующий день смена была назначена на три часа. Собирались вяло. Усталость после бессонной ночи брала свое. В начале третьего Стелла с Ириной вышли покурить на лестницу: в номере они не дымили — у Вячеслава Григорьевича была астма.
