– Поразительно, – говорит Салли Фергюсон. – Я вам глубоко сочувствую…
Она снимает очки, надевает снова:
– Странно, что не существует… научного метода, чтобы…
– Доказать?
– Да.
– Нам лишь известно, и это мое мнение, что если она хочет быть Лидией, нам не надо ей противиться. По крайней мере, сейчас. Не возражаете?
– Естественно, нет. А что касается документов о приеме, то… – Салли мнется и продолжает: – Что ж, они были одного возраста, значит… Я изменю записи, так что вам не о чем беспокоиться.
Я поднимаюсь, чтобы убраться восвояси. Мне страшно хочется поскорее удрать отсюда.
– Мне жаль, миссис Муркрофт. Но я уверена, что все будет хорошо, и Кирсти – в смысле, Лидии, вашей дочери – понравится здесь.
Я пронеслась через парковку, села в машину, опустила стекла и помчалась обратно на побережье. Ледяной ветер, как лезвие ножа, бьет в окно – западный, с Куллинз, с мыса Батт-оф-Льюис, с Сент-мать-ее-Килды, но мне наплевать. Мне по нраву обжигающий холод. Под визг тормозов я пролетела Орнсей и направилась в Бродфорд, который после глуши полуострова Слейт кажется Лондоном. Здесь есть магазины, почта, люди на улицах. Я захожу в уютное кафе с отличным вай-фаем и четким сотовым сигналом.
Мне хотелось водки, но и кофе сгодится.
Я сижу в удобном деревянном кресле за столом с огромной кружкой капучино. Я достаю телефон.
Позвонить маме.
Надо позвонить маме. Немедленно.
– Сара, дорогая, я догадалась, что это ты! Отец в саду, у нас бабье лето вовсю.
– Мама?
– Как у вас дела? Кирсти в школе?
– Мам, мне нужно тебе кое-что сказать.
Мать хорошо меня знает, чтобы по выражению голоса понять, что я настроена решительно. Она умолкает и ждет.
И я объясняю ей. Говорю примерно то же самое, что недавно сама выложила Салли Фергюсон.
Наверное, я буду придерживаться только этой версии событий.
Чтобы не запнуться от волнения, я тараторю. Есть вероятность того, что мы перепутали, какая из близняшек умерла. Мы не знаем. Мы пытаемся понять.
– Все донельзя нелепо, но при этом безумно жестоко. И абсолютно реально – как горы Нойдарта.
Мать некоторое время вежливо молчит – она может быть молчаливой, как и я.
– Господи! – произносит она в конце концов. – Бедная Кирсти. То есть…
– Мама, не плачь, пожалуйста.
– Я не плачу.
Но она плачет. Теперь молчу я.
Она продолжает всхлипывать.
– Просто я сразу вспомнила – тот жуткий вечер, больницу…
Я надеюсь, что она успокоится, пытаясь совладать с собственными эмоциями.
Мне нужно быть сильной. Зачем?
