Крестьянин успел еще протянуть руку за топором, но в глазах помутилось и сознание покинуло его.
— Ты не удавил его часом? — озабоченно спросил Евграф своего холопа.
— Я дело знаю, живой он, — ответил Нифонт, — А лихо я его уделал!
— В лес правь скорее, уходить с дороги нужно, — озабоченно сказал Евграф, оглядываясь по сторонам.
— В лес так в лес, — пробурчал Нифонт, ухватившись за вожжи.
Игнат очнулся от нестерпимой боли в ногах. Крестьянин дернулся, и обнаружил, что крепко связан. Ноги горели, адская боль пронзила все тело. Игнату хотелось выть от боли, но тати предусмотрительно вставили кляп и вместо крика получалось одно мычание. Помутневшим взором он разглядел лицо своего мучителя, наблюдавшего за страданиями крестьянина.
— Схоронка, где? — вновь спросил Нифонт у бедолаги. — Скажешь, где серебро сховал — отпущу.
— Мммыыы. — только и мог сказать Игнат, изворачиваясь, пытаясь вытащить ноги из костра.
— Кляп-то убери, дурень, — сердито пробасил Евграф. — Ты про брата его спроси, зачем он в Орду бегал, да кто умысел имеет противу царя. Да вызнай, где Орда зимует.
— Все выспрошу, — скривив рожу, буркнул Нифонт.
Через час, смолянин Нифонт Лихой, холоп крещеного татарина Евграфа Дермела, прекратил мучения Игната, засапожником перерезав несчастному горло.
— Тело на сани брось. С собой заберем, — распорядился Евграф, садясь в седло.
— Зачем нам мертвяк? — проворчал Лихой с недовольством, но, однако, послушно закинул мертвое тело на сани, сверху закидав труп пахучим сеном.
Деревенька, о трех дворах, стояла на пригорке, на берегу не большой речки. Крестьяне безмятежно спали, когда из леса появились всадники в боевом облачении. Они разделились на три группы, по три человека в каждой. Главарь повелительно махнул рукой, и всадники направились к домам, разобрав цели. Себе главарь оставил самый богатый двор.
Пряма, с седла, Нифонт запрыгнул на крышу сарая. Разворошив солому, он провалился внутрь двора. Скотина, стоявшая в хлеву, приветствовала Нифонта громким мычанием. Смолянин ругаясь в полголоса стал пробираться к воротам, когда раздалось грозное рычание. Обернувшись в пол оборота, Нифонт узрел горящие глаза двух огромных псов. Выхватив саблю из ножен, он рубанул наотмашь, рассекая голову атаковавшего пса. Пес, уже мертвый врезался всей массой в Нифонта, опрокидывая его на солому застилавшую земляной пол. Резкая боль в ноге, привела смолянина в чувство. Рука, судорожно шарила на поясе, нащупав рукоять кинжала, Нифонт успокоился. В лунном свете, проникавшем внутрь сквозь проделанное в крыше отверстие, сверкнула сталь, и второй пес отчаянно заскулил, получив страшную рану в шею. Нифонт вновь взмахнул рукой — скулеж прекратился. Морщась от боли, он ножом раздвинул челюсти псу, вцепившемуся в ногу мертвой хваткой, отпихнул от себя тушу, не обращая внимания на рваную рану, поднялся на ноги и, прихрамывая, побежал к воротам. Минута и двери отворились. Всадники въехали во двор, освещая себе путь горящими факелами, один из них бросив мимолетный взгляд на окровавленную штанину смолянина, недовольно высказал Нифонту за задержку. В свое оправдание холоп показал на мертвых псов. Всадник не обратил внимания на слова холопа, он уже спешивался. В руках разбойников появились топоры. Поднявшись на крыльцо, они принялись рубить дубовые двери, ведущие в сени. Дюжина ударов и доски не выдержали напора.
