глубокому прискорбию, Георгий Павлович через два года погиб, погиб глупо и случайно, попав под машину.
Его же пригласили заниматься объектами ЦК – две поликлиники четвертого управления, санаторий, жилой дом для работников обкомов. Зато у него много аспирантов, и все они получают ученую степень. Из всех соискателей только один его подвел – собственный сын. Но у него были другие руководители. Конечно, если бы он был его аспирантом, он бы уговорил Шуру отказаться от проблемных капитальных тем. Уж слишком в Москве развито местничество. Каждый из больших деятелей старается не пускать посторонних в свою тематику. Вот и набросились на него в ВАКе. Взял бы он скажем «Почтовые отделения в сельской местности», или «Проектирование начальных школ на Украине», или что-нибудь еще в этом духе – и сделал бы легко и прошел бы ВАК как по маслу.
А то, что его не пригласили принять участие в проектировании центра города, то это, может быть, к лучшему. Когда начали долбать архитекторов за излишества, его фамилию поставили бы первой, как это сделали в период кампании борьбы с космополитизмом. И опять бы вставали на советах его бывшие аспиранты и кричали, что не хотят сидеть за одним столом с расхитителем народного достояния (тогда кричали «с беспаспортным бродягой»), и опять бы он сидел по ночам и писал письма в ЦК, оправдываясь за свою вредительскую деятельность и перечисляя свои заслуги перед советской архитектурой, и опять ждал бы безнадежно ответы на эти письма. Так что нет худа без добра. К площади Калинина он подходил немного успокоенный. Сама преобразившаяся площадь оказывала на него благотворное действие, и, успокоенный, он сел на шестнадцатый троллейбус и поднялся по Михайловской на горочку в Академию – можно сказать– рушившуюся Академию.
Академия уже трещала по всем швам. Началась новая эпопея. Хрущев не хотел иметь советчиков – седовласых авторитетных академиков. Он сам себя считал академиком в области архитектуры, изобразительного искусства и сельского хозяйства. Напрасно Евгений Иванович Катонин на последнем заседании президиума убеждал всех, что академик – это пожизненное звание. Бедный Евгений Иванович – хороший архитектор, блестящий график, настоящий ленинградский интеллигент – верил в незыблемость академической системы. Это где-то за рубежом, действительно, есть пожизненные звания, но только не у нас. В 37-м отбирали ученые звания, в 48-м отбирали ученые звания и не только ученые звания. А сейчас все пройдет значительно проще: нет Академии – нет академиков.
