— Я удивлена. А что вам говорила маркиза Иорисака?
— Совершенно то же самое, что вы говорите, принимая иностранца.
— Она говорит по-французски?
— Так же хорошо, как вы.
— Но она, поистине, привлекательная женщина, а, Франсуа?..
— Жан-Франсуа, прошу вас…
— Нет, никогда! Вот опять ваши простонародные вкусы! Просто Франсуа — куда благороднее. Я говорю: Франсуа, дорогой мой, я прошу вас познакомить меня с маркизой Иорисака.
Фельз, улыбавшийся, незаметно вздрогнул.
— О! — сказал он изменившимся голосом, — ужели, Бетси, недостаточно попугайчиков в вашей клетке?
Его голова презрительным кивком указала на мисс Вэйн. Мисс Вэйн не моргнула глазом.
Но мистрис Хоклей расхохоталась:
— Попугайчики! О, это, действительно, забавно. Какая ревность! Ужели вы настолько смешны, что не терпите около меня даже женщин.
Она совершенно прямо глядела на него своими великолепными ясными глазами; и зубы ее сверкали в ее полуоткрытом рту. Ее веселость напоминала аппетит прекрасного хищного зверя.
Его охватил внезапный порыв гнева, и он сделал шаг в ее сторону. Она презрительно склонила голову набок и с вызовом в глазах стала гладить волосы мисс Вэйн.
Он остановился и побледнел. В свою очередь, она медленно приблизилась к нему на шаг. Правая рука ее покоилась на голове девушки. И внезапно она протянула левую неподвижному мужчине.
Он колебался. Но она перестала смеяться. Какая-то жестокость сковала ее черты. Она быстрым движением языка, жестким и чувственным, облизнула губы.
Он еще больше побледнел и, смиренно склонившись, поцеловал протянутую ему руку.
«Изольда» стояла на якоре носом к югу. В иллюминатор своей каюты, находившейся на левой стороне яхты, Фельз видел весь Нагасаки, от большого храма Бронзового Коня, на холме O-Сува, до дымных фабрик, которые растянулись на окраине города у бухты.
Было утро. Прошел дождь. Серое небо еще цеплялось обрывками туч за вершины холмов. Разноцветная зелень сосен, кедров, камфорных деревьев и кленов казалась более свежей под этим плащом из влажной ваты. Розовый снег на вишневых деревьях светился нежнее. И на горизонте, на фоне низких облаков, кладбища, возвышающиеся над городом, отчетливее рисовались надгробными плитами, омытыми дождевой водой. Только крыши домов, все такие же коричневые и голубые, неясно смешивались, без теней и бликов, вдоль побережья. Недоставало солнца их мутным черепицам.
— У пейзажистов, — подумал Фельз, — в общем, те же радости, что и у нас. Удовольствие писать эту влажную весну подобно удовольствию писать лицо шестнадцатилетней девушки, которая накануне выплакала свое первое любовное горе…
