— Не желаете ли, чтобы вам приготовили хороший ужин? — осведомился он. — Не принести ли бутылочку из моего собственного погреба?
Вся душа Ле Маю была в этом предложении. Он и представить себе не мог, чтобы человек на пороге смерти желал чего-либо, кроме хорошего пирога и бутылки доброго анжуйского.
Так что ответ Доле он услышал с искренним изумлением:
— Благодарю вас, мэтр Ле Маю, мне довольно моего хлеба.
— Чего же вы хотите?
— Чтобы вы дали мне спокойно выспаться. Я очень устал.
Жиль Ле Маю вышел, крайне удивленный.
Этьен Доле бросился на свою подстилку и закрыл глаза. Однако уснуть он не уснул.
Но в пять часов утра, когда дверь камеры отворилась и вновь появился Жиль Ле Маю, Этьен Доле тотчас же вскочил с бодрым видом.
Вместе с тюремщиком вошел священник.
— Сын мой, — сказал он, — я принес вам утешение, в котором религия кротости, благости и человеколюбия не отказывает даже самым блудным своим сынам.
Но сказал он это ледяным голосом.
— Сударь мой, — ответил Доле, — я вполне утешен и не нуждаюсь в вашей поддержке. Впрочем, совершенно искренне благодарен вам за нее.
— Как сын мой! В этот миг вы не желаете предстать перед Богом, исповедать свои грехи и прегрешения? Я принес вам их отпущение.
— Я сам себе их отпустил, — сказал Доле.
— Богохульник! Но святое таинство мессы вы все же выслушаете!
— Что ж, меня отведут туда силой!
Священник перекрестился. Это было, очевидно, условным знаком, потому что стражники и тюремщики тут же набросились на Доле, повалили на землю, перевязали веревками и унесли.
Осужденного положили в капелле, и заупокойная месса началась.
«Dies irae! Dies illa!»[2]
Монахи, стоявшие кругом, вторили грозному хоралу; связанный и окруженный стражей, Доле слушал и переводил про себя.
«De profundis ad te clamavi!»[3]
Предстоятель, словно с какой-то мрачной яростью, запевал эти мотивы смерти… Лишь один монах, стоявший рядом с Доле, не пел. Через прорези его капюшона сверкали черные глаза — удивительный взгляд, ироничный, сильный, победный…
Пытка заупокойной мессой окончилась. Доле развязали ноги, но на руках путы затянули еще сильней. Процессия заняла места.
Впереди члены Черного и Белого братств несли огромное распятие, потом шли вереницы монахинь, потом священники, бормотавшие отходные молитвы, потом множество монахов, все с закрытыми лицами и с большими восковыми свечами в руках.
За ними шел Доле, окруженный еще монахами.
Доле шагал совершенно твердо.
Рядом с ним был тот монах, чей странный взгляд он видел в капелле.
