Кит лениво взмахнул своей крылатой махалкой и его неимоверно широкая спина двинулась рядом с баком.
— Аэродромище, — взволновано кричал матрос.
Гарпунер, наклонив голову, через леера на баке смотрел вниз и что-то обсуждал с Шировым.
Вдруг Вернидуб бросился к пушке, а стармех покатился по трапу вниз к траловым лебедкам.
— Не стреляй, Александрыч, — закричал и замахал поднятыми руками Пряхин, — капитан запретил даже подходить к этим китам!!! Сдурел он что ли! — 2-й штурман нервно засопел у переговорной трубы, вызывая капитана… А стармех несся по палубе, широко расставляя ноги и раскидывая руки. Рядом с ним летел Цыган.
Все кто наблюдал, кто смотрел, как я, каждый видел и знал, что стрелять нельзя, но все думали о выстреле и ждали, когда Рыжий решится.
И он выстрелил…
Черная стрела гарпуна потянула за собой серебристый капроновый линь, гарпун мягко прошил лоснящуюся поверхность туши, не всколыхнув ее, скрылся в жире, как в трясине болота, а линь встал белой капроновой аркой между китом и баком.
В туше кита что-что-то ухнуло, из отверстия рядом с линем выходил синий дымок, затем оттуда брызнула струя крови и вспучились кровянистые пузыри.
Кит на секунду остановил движение, поджал живот опустив хвост, затем в один миг рванулся вперед и торпедой пошел под водой вперед. Следом за ним стрелой, свистя в крутящихся блоках, полетел линь. Когда стармех пытался притормозить, из под тормозных колодок лебедки, струился дым, а блок амортизатора под мачтой проседал до самого переходного мостика, начинал вытягиваться в блоке и трещал линь, моряки, пригибаясь разбежались с палубы.
— Трави линь! — командовал Верныдуб, за ним угрожающе орали все, кому не лень: «Травиии!!!»
— Что будет. О чертов дурак! — застонал 2-й помощник, не забывая дать ход вперед.
С непокрытой головой, в одной сатиновой рубахе появился заспанный капитан. Моложавое румяное лицо 28 летнего капитана кривилось зевотой, а глаза жмурились от яркого солнца.
— Что взяли на линь сегодня? — спросил капитан Сереев. Он был маленького роста, живой, но осторожный сибиряк. Вдруг на моих глазах он вырос, вытянулся в великана, — вскочив на планширь в углу мостика, неожиданно увидев на лине гренландского кита, просипел что-то сорвавшимся голосом, осел и согнулся, казалось его самого на лету загарпунили:
— Кто разрешил?! Почему не разбудили меня, Иван Данилович? — спросил он вахтенного помощника. Теперь он ничего не видел, ничего не слышал, только повторял:
