— Посторонние люди! — закричал человек непонятного возраста в ночной пижаме.
— Простите, мне неправильно назвали номер палаты.
— Посторонние люди, посторонние люди… — как заведенный, твердил пациент, колотя себя кулаками по голове.
Клебер подтолкнул Захру к двери.
— И этот чокнутый.
Он помчался вниз к тому же окошку:
— В 112-й моего брата нет.
— Нет? — переспросила регистраторша, видимо, все больше сомневаясь в здравом рассудке Клебера, и опять углубилась в журнал. — Вы правы, он в 212-й. Поторопитесь, мы скоро закрываемся.
Клеберу хотелось сказать ей пару ласковых, но он сделал глубокий вдох и сдержался. В коридоре третьего этажа горел только ночник. Было только семь часов вечера, а казалось, наступила глубокая ночь.
Пациенты Маликруа ужинали в шесть и сейчас уже лежали в постелях.
Палата 212. Клебер заглянул в дверь. Умник был тут, сидел на кровати в криво застегнутой куртке и с мешком игрушек на плече.
— Умник! Вот и я. Эй! Это я, Клебер. Ты не хочешь со мной поздороваться?
— Змеи, — проговорил Умник, не глядя на брата, и указал пальцем на прикроватный коврик. С тех пор как тетенька его одела, он ждал и разглядывал узоры на коврике. Захра потрепала его по плечу:
— Поедешь с нами, Умник? Поехали домой!
— Там змеи, — опять шепнул Умник.
— Хочешь увидеть Амиру?
Умник наконец поднял глаза, прозрачно-голубые, но совсем потухшие.
— Пойдем, — сказал он механическим голосом. — Я тут никого не люблю.
Они уже собрались уходить, как вдруг Клебер спохватился, что кого-то не хватает. Он остановился на пороге:
— А месье Крокроля ты взял?
— Нет.
— Где он?
Умник подошел к ночному столику, вытащил из ящика плюшевого кролика и протянул брату. Захра вскрикнула. У кролика не было глаз.
— Что ты с ним сделал? — ужаснулся Клебер.
— Месье Крокроль не хочет все это видеть.
— А глаза у тебя? — спросила Захра.
Умник кивнул и похлопал себя по карману куртки. Там что-то брякало.
— Арья их пришьет, — сказал Клебер. — Пошли!
На лестнице между третьим и вторым этажом им снова встретилась старушка, которая держалась за стену. И она опять обратилась к Захре:
— Мадемуазель, у меня в постели лежит моя бабушка. Она мне не мешает, но она, понимаете, описалась.
— Мадам Табуре! — раздался голос с нижнего этажа.
— Вот зануда! — пожаловалась старушка.
И стала карабкаться дальше по лестнице так быстро, как только могла.
— Эта старадама всегда сбегает, — узнал ее Умник. Когда они вышли из Маликруа, Клеберу и самому показалось, что он отсюда сбежал. Умник же, очутившись на воле, особой радости не проявил. Только монотонно перечислял все, что видел:
