Примерно на середине пути Аршинцев, который шел впереди, остановился, вытер платком потный лоб и указал на груду огромных, покрытых мохом камней, опоясывающих склон горы.
— Присмотритесь к этим камням, — сказал Аршинцев, — мы тут сделаем десятиминутный привал.
Я стал осматривать камни, и по виду их довольно правильных ребер, а главное — по тому, как они были расположены, прикрывая край вырубленного в граните глубокого и длинного рва, — заключил, что камни когда-то были уложены руками человека.
— Что это? — спросил я Аршинцева.
— Это траншеи Тенгинского пехотного полка, в котором, если я не ошибаюсь, служил Лермонтов, — тихо сказал Аршинцев. — Мне неизвестно, бывал ли тут сам Лермонтов, но Тенгинский полк строил на этой горе оборонительный рубеж. Километрах в тридцати южнее этой горы, за Хребтовым перевалом, есть селение Тенгинка, названное так в память этого полка.
— Давненько это было, — задумчиво сказал Неверов, — пожалуй, лет сто назад.
— Да, примерно, сто лет, — кивнул Аршинцев.
В глубоком молчании посидели мы у этих древних камней, покрытых сизо-зеленым мохом, выкурили по папиросе и пошли дальше. Подъем становился все круче и труднее, в иных местах нам приходилось пригибать молодые деревца и подтягиваться на них, как на пружинных трамплинах. Из-под ног осыпались вороха сухих листьев, с глухим шуршанием падали мелкие камни. Напуганные шумом, разлетались в стороны птицы. Недалеко от нас пробежали два диких кабана. Подавая друг другу поясные ремни и палки, мы поднимались все выше и наконец достигли вершины горы.
Очевидно, о нашем восхождении предупредили по телефону, потому что в ответ на негромкий свист Аршинцева сразу же раздался ответный свист, из-за деревьев вышел сержант-наблюдатель и проводил нас на северный угол вершины. Там, под молодыми дубочками, лежали чьи-то сапоги, разостланная на траве шинель, две винтовки, несколько гранат, бинокли, сумка с сухарями. Неподалеку стояли котелки с водой.
Молодой лейтенант армянин, стоявший на коленях с биноклем в руках, при нашем приближении вскочил, приложил руку к пилотке и отрапортовал Аршинцеву:
— Товарищ полковник! В течение двух последних часов на дороге Горячий Ключ — Пятигорское наблюдается движение машин противника с севера на юг. На Лысой горе ружейная и редкая минометная перестрелка. На горе Фонарь — артиллерийский огонь со стороны противника и бомбежка с воздуха четырьмя самолетами.
Мы вооружились биноклями и осмотрелись. Правда, здесь вполне можно было обойтись без бинокля: с вершины все окрестности были видны как на ладони. Прямо перед нами, между двумя горами, белела дорога. Сейчас над ней стояло густое облако пыли. Чуть левее и ниже дороги, на южном скате невысокого холма, пестрело селение Пятигорское. Оно оказалось на «ничейной полосе», и там не было видно никаких признаков жизни. Правее селения, отделенная от него узкой долиной, высилась гора Лысая, та самая, на вершину которой позавчера ворвался противник. Скаты этой горы были покрыты лесом, и только самая вершина, точно гигантская плешь, желтела выжженной травой. На вершине и на южных, обращенных к нам скатах горы Лысой время от времени вспыхивали бело-голубоватые клубочки минных разрывов. Это наши минометчики стреляли по противнику, который засел на южном склоне.
