Вокруг лежали необозримые горные леса. Ярко-зеленые на вершинах и склонах, обращенных к солнцу, они казались иссиня-лиловыми в глубоких ущельях и напоминали волнующееся море. На темном бархате лесов, словно брызги червонного золота, выделялись кроны увядших деревьев, кое-где розовели гранитные глыбы скал. Мы как очарованные молча смотрели в глубокую даль, на сверкающую за Хребтовым перевалом полоску моря.
Наше молчание прервал гул самолета.
— Товарищ полковник, — доложил наблюдатель, — «фокке-вульф» справа. Следует курсом на север.
Аршинцев отвел бинокль от глаз и прикрыл их от солнца веткой клена. Совсем рядом с ним, на уровне вершины, медленно проплыл двухфюзеляжный вражеский самолет. От его крыла отделился сноп розовых листков.
— Листовки сбрасывает, — усмехнулся Суханов.
Аршинцев, хмуря брови, смотрел вниз на дорогу, где вился тонкий дымок костра.
— Сукины сыны, — сказал Аршинцев, — кухню не замаскировали. Сейчас будет обстреливать из пулемета.
Действительно с самолета захлопали короткие очереди крупнокалиберного пулемета. Внизу мелькнули фигуры бойцов, разбегавшихся в разные стороны.
— Сообщите вниз, чтобы немедленно убрали кухню, — сердито бросил Аршинцев.
— Это не наши, товарищ полковник, — робко заметил лейтенант.
— Все равно.
— Есть.
Неверов поймал две листовки, пробежал их и, смеясь, передал нам. На розовом листке был изображен окруженный кольцом фашистских самолетов и танков раненый красноармеец. Внизу был набран крупным шрифтом текст обращения к солдатам и офицерам Иркутской дивизии. Генерал Штейнер грозил уничтожить советские полки и предлагал Аршинцеву сдаться.
— Дубина! — засмеялся Аршинцев. — Завтра он у меня попляшет!
Аршинцев взглянул на часы — был девятый час — и сказал лейтенанту:
— Передать гвардии капитану Чамкину: пусть готовится!
— Есть!
— Сейчас я начну штурм Лысой, — обратился полковник к нам с Неверовым. — Полюбуйтесь оркестром Чамкина. Через шесть минут он начал свою увертюру.
Мы взглянули вниз. На широкую лесную поляну выползли похожие на серых бронтозавров минометные установки. Солдаты сбрасывали с машин брезентовые чехлы и поднимали квадратные рамы с длинными «направляющими» для снарядов. Потом они исчезли куда-то. На поляне остался лишь высокий офицер с хлыстом в руках.
Еще раз взглянув на часы, Аршинцев бросил лейтенанту:
— Пусть начинает!
И сейчас же ветер донес до нас протяжную команду стоявшего на поляне офицера:
— По кровожа-а-дным фашистам… Первая батарея…
