— Вы меня простите, Борис Александрович, но я должен задать вам вопрос. Я, конечно, понимаю и ценю, я обязан вам жизнью, но все же честь офицера заставляет меня спросить вас: каким путем добыты те деньги, которые вы на меня тратите? Мне это небезразлично.
Борис помолчал. «Ах ты, сволочь, — подумал он. — Ломаешь благородного. Ну, погоди!» И тут же с вежливой и немного печальной улыбкой ответил:
— Я понимаю вас, Иван Егорович. Но ради бога, не считайте меня низким спекулянтом или того хуже (здесь последовал протестующий жест Филатова). Эти деньги — наследство моей бедной матушки. Я считаю, что она одобрила бы цели, на которые я их расходую.
— Не сомневайтесь, что я возвращу вам эти деньги, — сказал Филатов. — Мне бы только выбраться из города!
На следующий день Бахарев пригласил Галкину и Филатова к себе на другую квартиру, на Таганрогский проспект.
Анна Семеновна была потрясена видом нового жилища их знакомого. В полутемной передней их встретила молодая женщина в платке, повязанном по-монашески. Скромно опустив глаза, она поклонилась в пояс Борису.
— Это мои друзья, Вера Никифоровна, — сказал он.
— Добро пожаловать, — певучим голосом ответила женщина. — Проходите в «зало», Борис Александрович.
В переднем углу большой комнаты светился серебряный иконостас, который мог бы сделать честь дому крупного духовника. Борис подумал: «Пожалуй, все-таки перехватил Воронов. И откуда они такой уникум раздобыли?» Однако, посмотрев на очарованное лицо торопливо крестившейся Галкиной и серьезную физиономию есаула, осенявшего себя крестным знамением, решил: «Нет, ничего, в самый раз» — и, спохватившись, перекрестился сам.
— Подарок одного человека моей матушке, — сказал он значительно. — Большая редкость. Матушка очень любила эти иконы.
Борис дал время гостям осмотреться. Комната была обставлена добротной старинной мебелью. На стене, оклеенной темными тиснеными обоями, между двумя фотографиями, одна из которых изображала Бориса в мундире корнета, виднелся большой четырехугольник, где обои не потеряли еще своего первоначального цвета. Заметив, что Филатов обратил внимание на это пятно, Борис сказал:
— Здесь был портрет. Увы, пришлось пока снять его. Разные люди заходят. Но, по счастью, он сохранился.
Он вышел в соседнюю комнату и вынес оттуда большой портрет. Из массивной черной рамы пристально смотрел бородатый старик в пышном облачении. Филатов и Галкина тотчас узнали епископа Филиппа, арестованного полгода до этого руководителя контрреволюционной организации доно-кубанского духовенства.
