— Слишком заняты? Чем это вы были заняты?
Я начинаю ему рассказывать. У него под волосами начинает выступать легкая испарина. Он дотрагивается до шрама у меня на лбу и медленно проводит по нему большим пальцем. Я продолжаю говорить. Как мне хочется, чтобы хоть раз он приревновал, но ему хоть бы что, ему даже нравится это слушать. Он обхватывает мои ноги своими, начинает сжимать их и отпускать, сжимать и отпускать. Тут как раз появляется официант, чтобы принять у нас заказ. Трой обворожительно улыбается ему:
— Нам расхотелось ужинать. Принесите счет за напитки, и все.
Нам не хватает терпения добраться до его квартиры. Мы сворачиваем в переулок, и все происходит на заднем сиденье. Упоительно, потрясающе, лучше и быть не может.
Утром пытаюсь хоть немного поспать. Мать колотит в дверь:
— Пора идти в церковь.
Об этом не может быть и речи. Но встать все равно приходится — надо помочь ей одеться. Она опять заводит свою волынку: почему ты никогда не ходишь в церковь, ты должна со мной пойти, как подумаю, сколько мне стоило отправить тебя в католическую школу, гореть тебе в аду синим пламенем.
Наконец помогаю ей сойти вниз, и мы ждем ее подругу, которая должна за ней заехать. Господи, еще пять дней продержаться, пока не снимут гипс.
Теперь можно вернуться в постель. Мне казалось, что я рехнусь, если опять окажусь в этом доме. Поразительно, как быстро я к нему снова привыкла.
Так и не заснув, я вылезаю из кровати, иду в отцовскую комнату. Глупо все это. Я стою на пороге и смотрю по сторонам. Та же кушетка, покрытая пледом. На ней все и происходило.
…входи же Лори, не бойся, посмотри, какие у меня марки — правда, красивые? Какая тебе больше всех нравится?
…мне все нравятся, папа, я их уже видела…
…как у меня болит спина, твой папа стареет, потри-ка мне здесь, детка, вот здесь, где всегда, а теперь пониже, еще ниже… тебе так неудобно сидеть, приляг, дай я тебе помогу… не бойся… не бойся…
…я не боюсь, папа, только не надо…
…тебе так будет лучше, папа знает, что для тебя хорошо, больно не будет, Лори, доставь папе радость…
Было больно, папа, очень больно.
…только помни, маме нельзя про это говорить, это наш секрет, только наш…
Но я все-таки сказала. Мы ехали в машине, и я сказала:
— Когда тебя нет дома, папа кладет меня на кушетку и делает со мной всякие вещи.
Она сняла руки с руля и зажала уши. Я завизжала от ужаса. Я думала, мы разобьемся. Она съехала на обочину, отвесила мне оплеуху:
— Чтоб я никогда больше не слышала от тебя такой лжи!
