Малина: Но это же ничего не объясняет. В Дунае полно колец, каждый день с мостов через Дунай, между Клостернойбургом и Фишамендом, под холодным зимним или жарким летним ветром кто-нибудь срывает с пальца кольцо и бросает в реку.
Я: Я не срывала кольцо с пальца.
Малина: Дело не в этом, я не хочу слушать твою историю, ты же все время увиливаешь.
Я: Самое странное, что я знала, все время знала, что он кружит около меня, замышляя убийство, не знала только, каким образом собирается он меня устранить. Возможно было все. Но сам он мог придумать только одну возможность, а как раз ее-то я и не могла угадать. Я не знала, что такое еще бывает, сегодня и здесь.
Малина: Знать ты, наверно, не знала, но была с этим согласна.
Я: Клянусь тебе, я не была согласна, разве можно в подобном случае быть согласной, хочется уйти, спасаешься бегством. Что ты пытаешься мне внушить? Я никогда не была согласна!
Малина: Не клянись. Не забывай, ты ведь никогда не клянешься.
Я: Разумеется, я знала, что он попытается ударить меня в самое уязвимое место, ибо тогда ему больше ничего не придется делать, а только ждать, только дожидаться, пока я сама, пока я сама себя…
Малина: Перестань плакать.
Я: Я вовсе не плачу, это ты пытаешься мне внушить, ты еще доведешь меня до слез. Но дело было совсем в другом. Я тогда огляделась и заметила, — и в своем окружении, да и вдали от своего окружения, — что все только ждут и ничего больше не делают, ничего особенного не делают, они суют другому в руки снотворное, опасную бритву, устраивают так, чтобы человек безрассудно гулял над обрывом, чтобы он, напившись, открыл дверь в мчащемся поезде или чтобы у него просто завелась какая-нибудь болезнь. Когда ждут достаточно долго, наступает катастрофа, приходит конец, исподволь или внезапно. Некоторым удается выжить, но именно выжить, не более того.
Малина: Но в какой мере надо быть согласным?
Я: Я слишком сильно страдала, я больше ничего не знаю, ничего не признаю, откуда мне это знать, я слишком мало знаю, я ненавижу своего отца, один Бог знает, как я его ненавижу, я не знаю, почему так вышло.
Малина: Кого ты сделала своим кумиром?
Я: Никого. Так дальше не пойдет, я не двигаюсь с места, ничего не проясняется, я только все время слышу голос, сопровождающий эти картины, и он говорит: кровосмешение. Спутать ведь невозможно, я знаю, что это значит.
Малина: Нет, нет, этого ты как раз и не знаешь. Если человек выжил, самый факт выживания заслоняет от него истину, ты даже не знаешь, какими были твои жизни раньше и какова твоя жизнь сегодня, ты даже путаешь свои жизни.
