Мичико, что Морган на тринадцать лет ее моложе — чего сам Морган, возможно, не подозревал, ибо, как столь часто бывает с немолодыми японками, ни минувшие годы, ни все перипетии, постигшие семейство Курода, не наложили отпечатка на внешность Мичико, — все равно представлялось маловероятным, чтобы эти отношения привели к чему-нибудь. Супругам же Курода это представлялось не только маловероятным, но и совершенно недопустимым. Две другие их дочери были замужем, любимый единственный сын погиб на Ивосиме, и они рассчитывали, что по мере того, как будут становиться все дряхлее и немощней, заботы о них и о доме, полном жильцов, возьмет на себя третья дочь, которой шел уже сорок третий год. Если теперь ей взбрела в голову сумасбродная мысль выйти замуж, то они вполне могут подобрать для нее в тесном кругу своих знакомых какого-нибудь вдовца хорошего происхождения и хорошо обеспеченного. Что же касается этого молодого человека, всякому ясно, что ничем хорошим, как в смысле происхождения, так и в смысле обеспеченности, он определенно похвастаться не может — и, что хуже всего, он не японец.
Все это не один, а много раз изливала на Тима Мичико, которая прежде никогда ничего не рассказывала о своей личной жизни; что генерал провел годы в тюрьме, Тим узнал от профессора-либерала, любителя посудачить. В результате он стал страшиться ее появлений в его кабинете, сопровождающихся отчаянно-сдержанной мольбой:
— Можно вас потревожить на минуточку, мистер Хейл?
Еще больше он стал страшиться ее визитов к нему в дом, иногда в сопровождении Моргана, который, потоптавшись в дверях у нее за спиной, садился и сидел почти безмолвно, тиская свои большие потные руки, а она говорила, говорила, говорила, негромко, настойчиво, неумолчно. Ей не хотелось, чтобы при этом присутствовала Лора — любой совет, исходящий от Лоры, она явно считала нестоящим. Лора быстро поняла это и, завидев Мичико, выскакивала из комнаты, ссылаясь на срочные дела в детской, на кухне, в саду.
— Почему, когда бы ей ни вздумалось прийти, мы всякий раз обязаны ее принимать? — снова и снова спрашивала она, и Тим снова и снова терпеливо объяснял, как ему жаль ее, и что, по японским понятиям, на работодателе лежит ответственность за личное счастье работника, и что ей больше не к кому обратиться. У него чрезмерно развито чувство долга, не уступала Лора и, конечно, была права. В большинстве случаев он творил благие дела не по доброте, не из любви или благодарности, а из-за этого самого чувства долга, неусыпного, неотвязного, словно постоянная зубная боль в душе. И был сам не рад тому, что это так, а не иначе.
