– Это прекрасно и чудесно, Оливер, – сказала она, когда он лег рядом. – Как раз то, что мне нужно. Я словно перенеслась на пушистое облако в сверкающей голубизне неба…
Но пушистое облако и сверкающая голубизна неба снова напомнили ей о родителях. О том дне, когда они смотрели на облака и увидели оленя, индеек и машины, о смехе матери над облаком, похожим на индейку. О звуке, которого Кэт давно не слышала. Во всяком случае, не такой смех.
– Я знал, что тебе понравится, – сказал Оливер.
К глазам Кэт подступили слезы, и она безудержно расплакалась.
«Нет, мама не умрет!» – мысленно убеждала она себя.
Сколько Кэт помнила, ее мать всегда была сдержанной, чопорной. А с момента смерти мужа Лолли ушла в себя еще больше. Воздвигла между собой и остальными невидимую стену.
Кэт никогда не забудет, что она кричала матери в тот день, когда та сообщила о гибели отца.
– Он должен был взять меня с собой, как я хотела! Тогда я могла бы быть с ним на небе!
Многие годы, когда Кэт об этом вспоминала, ей становилось до тошноты стыдно.
«Как можно сказать такое! Матери! Человеку, который потерял мужа, сестру и зятя».
Когда Кэт было тринадцать лет, это очень терзало ее, и Оливер посоветовал просто поговорить об этом с Лолли, сказать, что она не имела этого в виду Кэт собралась с духом, но мать, как обычно, отмахнулась.
– Кэт, нам нет нужды об этом думать.
И вернулась к бухгалтерским книгам, оставив Кэт наедине со своим стыдом, с тяжестью на сердце, от которой она не могла избавиться.
Но теперь на память Кэт пришли моменты, когда Лолли Уэллер проявляла доброту. Много часов она сидела, обняв дочь в ту первую ее ночь без отца, а Кэт плакала и кричала. Потом взяла на себя отцовскую обязанность читать Кэт перед сном, даже если была настолько измотана хлопотами по гостинице, заботой о переживающих горе племянницах, что, казалось, сама сейчас крепко заснет. Однажды Лолли поехала за шестьдесят миль к специалисту по лечению местных птиц, когда Кэт нашла на заднем дворе раненую малиновку. Мать была рядом все эти годы, невозмутимая, сильная, занимающаяся бухгалтерией, ухаживающая за гостями, приготовляющая завтраки.
Пыталась мать, как видно, сделать что-то и сейчас, вернув племянниц в гостиницу. Сражалась с болезнью. Кэт не удивилась бы, услышав от Лолли: «Я не собираюсь подвергаться этой ужасной химии и облучению. Мое время истекает, и я ухожу». Это было бы больше похоже на ее мать. Ее борьба представлялась одновременно необычной и само собой разумеющейся, вот какой непростой была мать Кэт. Но при всем при том Лолли была ее якорем. Даже если между ними не существовало близости, как между иными матерями и дочерьми – совместные походы по магазинам или обмен секретами за чисткой моркови, – они были своего рода деловыми партнерами. Гостиница – их общее дело. А теперь…
