В 1922 году поступил в Пражский Политехникум, но через полтора года, по совету врача, вынужден был прервать учебу. Вернувшись в Ригу, работал репетитором, маляром, секретарем журнала «Перезвоны». Случайные заработки, бедное существование, небольшие статьи — тогда их называли фельетонами, хотя не было в них ничего сатирического — в русских газетах Латвии. О том, как здесь живут русские. Каждый год его тянуло к границе — посмотреть на родину, на приграничные русские деревни. Своей парижской корреспондентке он писал: «Живу, не задумываясь о завтрашнем дне. Летом, взяв аванс, пойду в Латгалию и буду там бродить по деревням. К осени вернусь и крепко засяду за работу. А что дальше? — Господь знает. Так жил до сих пор. В самые тяжелые дни легко писалось. Конечно, здесь безлюдье, но ведь рядом Россия».
В 1928 году в рижском издательстве «Саламандра» у Зурова вышла первая книга «Кадет», включившая заглавную повесть и несколько рассказов. Судьба книги оказалась необыкновенно счастливой: первым на ее появление в октябре 1928 г. откликнулся Ю. Айхенвальд в берлинской газете «Руль».
В своих «Литературных заметках» он назвал дебют начинающего автора прекрасным. Оценки Айхенвальда впоследствии повторят все литературные критики русского зарубежья, когда-либо писавшие о Зурове: «Такой безукоризненный русский язык, такой хороший, сдержанный тон, в котором повествуется о русском ужасе, такое чувство русской природы и усадьбы. Что испытал мальчик-кадет в дни междоусобной войны, в эти „страшные в своей откровенности, обнаженные дни“, когда жизнь, действительно, обнажилась и показала себя в своей невероятной грубости и жестокости, об этом по преимуществу, на лучших своих страницах, ярко, но без сгущения красок рассказывает г. Зуров. Наша революция среди многого другого осуществила и крестовый поход детей — физически и морально гибли дети, и юноши, и девушки».
Особенность повести Зурова критик видит в перепадах трагического и бытового: «Миниатюра войны и мира, т. е. сражений, истязаний, расстрелов — с одной стороны, и деревенского уюта, Волги, родины — с другой, эта частичная, в русской раме картина, уголок вечного мирового полотна в высокой мере удалась молодому перу Леонида Зурова. Ужасное изображает он, но так это переплетено с трогательным, и нежным, и грустным, что не мрак идет от его очерков на душу читателя, а какое-то тихое волнение, недоумение, „светлая печаль“, лучи примирения».
