Тут все по-деревенски внешне грубо во время похода, но ты бы, мама, видела солдат в операционной: так терпеть и переносить все, и как много у самых простых солдат внутренней деликатности и какие слова мы от раненых слышим и как раскрывается вдруг сердце в любви, и мы все, все готовы для них сделать. А как их перевозили — повозок не хватает, дороги скверные, осенью колеса тонули по ступицу в грязи, а теперь все замерзло. Потери большие, перевязки не успевали делать, а Кира самозабвенная, как сказал врач, видели бы вы, до чего она бывает сосредоточена в работе, она угадывает каждое движение хирурга. Если бы ты, мамочка, видела, как она держит себя в руках и смоченную йодом вату и инструменты подает, а письмо Вани в кармане, и я знаю, что она сильно волнуется, так как дивизию кинули вперед и там бой пошел в затяжку, но вот и волнение у нее как-то переходит в работу. Старые сестры нам говорили, что если хочешь человеку по-настоящему помочь, то надо обязательно совершенно забыть о себе, тогда и для других облегчение, а у меня от запаха хлороформа голова кружится, и я, откровенно говоря, так иногда устаю, что меня, да и не одну меня, все время сон с ног валит. Представьте, мы шли лесом, и некоторые даже на ходу видели сны».
«По письмам твоим вижу, — писал мне брат, — ты вырос, береги, Федя, мать, учись».
«Как там у Феди с алгеброй и геометрией?» — спрашивал он, а мама отвечала: «Отметки хорошие». Да, я учился и стал на уроках более внимателен.
— Мы-то в теплом доме, Фединька, живем, и в гимназии у вас хорошо топят, — говорила мама, — а там в поле и прикрытия нет, на снегу, — и я вспоминал ее слова, когда шел морозным утром в гимназию. Я в это время отлично начал учиться. Все находили, что я чем-то стал походить на брата.
— Федя-то наш как за зиму вырос и исхудал, — говорила мама, — молодежь все принимает близко к сердцу. Вот и Ваня как учился во время японской войны и как тогда страдал от всех неудач наших, а теперь и Федя такой же. Да выйдем ли мы когда-нибудь из этих бед? Не оставляют нас в покое, мы мирно хотим жить, а ведь не дают, вот мы все тянемся к Западу, а Запад нам все время войну приносит. Ох, уж этот Запад, не бывала я в этой Европе и не увижу ее никогда, и что там за люди, что не могут жить без войны.
Мы объезжали город и собирали теплые вещи — шерстяные шарфы, перчатки, носки и в воскресенье отправляли посылки солдатам нашего полка: наполняли их вещами, клали туда махорку, рукавицы с двумя пальцами для стрельбы и бумагу для писем, писали короткие письма каждому солдату и, смочив греческой губкой заколоченный ящик, химическим карандашом писали название полка. Во сне я видел то, что рассказывали на вокзале раненые: морозная ночь, взлетали ракеты и блестящий магний, как на гимназических вечерах, освещал замерзшую Бзуру и снега, а потом темная, темная ночь, лютый ветер и смерть. На льду похожие на сломанные тряпичные куклы примерзшие солдатские трупы — не такой мы во время игр представляли себе войну.
