Лирика 30-х годов | страница 18



   отменили любовь и свидания,
Старики и старухи
   отказались от сна наотрез.
Бесконечно тянулись
   часы напряженного ожидания
Под тяжелою крышей
    холодных осенних небес.
Приглашенья на праздник
   вчера до последнего розданы,
Приготовлено все
   от машин и до самых горячих речей…
Ты включаешь рубильник,
   осыпая колхозников звездами
В пятьдесят,
   в полтораста
   и больше свечей.
Ты своею рукою —
   зажигаешь прекрасного века начало,
Здесь, у нас,
    поднимаешь ты эти сплошные огни,
Где осенняя полночь
   слишком долго и глухо молчала,
Где пешком, не спеша,
   проходили усталые дни;
Где вся жизнь отмечалась
   особой суровою метой,
Где удел человека —
   валяться в грязи и пыли.
Здесь родилися люди
   под какой-то злосчастной планетой,
И счастливой планеты
   нигде отыскать не могли.
Революция нас
   непреклонной борьбе научила,
По широким дорогам
   вперед за собой повела.
До конца,
   до предела
   догорела сегодня лучина,
И тоскливая русская песня
   с лучиной сгорела дотла.
Мы еще повоюем!
   и, понятно, не спутаем хода, —
Нам отчетливо
   ясные дали видны:
Под счастливой звездою,
   пришедшей с электрозавода,
Мы с тобою
    вторично на свет рождены.
Наши звезды плывут,
   непогожую ночь сокрушая,
Разгоняя осеннюю черную тьму.
Наша жизнь поднялась,
   словно песня большая-большая, —
Та,
   которую хочется слушать
      и хочется петь самому.

Первое письмо

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?
Почему мне ни писем, ни карточек нет?
Я совсем стосковалась и в письменном виде
Посылаю тебе нерушимый привет.
Ты уехал, и мне ничего неизвестно,
Хоть и лето прошло и зима…
Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,
Что могу написать и сама.
Ты бы мог на успехи мои подивиться,
Я теперь — не слепая и глупая тварь:
Понимаешь, на самой последней странице
Я читаю научную книгу — букварь.
Я читаю и радуюсь каждому звуку,
И самой удивительно — как удалось,
Что такую большую мудреную штуку
Всю как есть изучила насквозь.
Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?
И такой на душе занимается свет,
Что его и в подробном письме не опишешь,
Что ему и названия нет.
Будто я хорошею от каждого слова,
Будто с места срывается сердце мое.
Будто вся моя жизнь начинается снова
И впервые, нежданно, я вижу ее.
Мне подруги давно говорят на учебе,
Что моя голова попросторнее всех…
Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, —
Я тогда не такой показала б успех!..
Над одним лишь я голову сильно ломаю,
Лишь одна незадача позорит мне честь:
Если все напечатано — все понимаю,
А напишут пером — не умею прочесть.