Лица солдат потные, красные и злые.
Офицеры стынут неподвижно на своих местах.
Бригадный находу говорит что-то негромко командиру полка.
Тот, прикладывая ладонь к козырьку, однозвучно отвечает:
– Слушаюсь, ваше превосходительство! Слушаюсь!
У командира полка нижняя губа прыгает точно в лихорадке…
* * *
Стрельбы нет. Над окопами морозная тишина.
Гурий Феоктистов, долговязый малый, лет тридцати, по профессии истребитель крыс и мышей, а теперь стрелок первого взвода, стоит рядом со мной в бойнице на часах.
Опираясь на винтовку и раскачивая из стороны в сторону свое длинное тело, он точно глухарь на току целый час напевает похабную песенку:
Ти-та, ти-та, ти-та, ти-та,
Ион любил архимандрита,
А дьячок пономаря,
Ничего не говоря…
Это раздражает меня, и я мягко прошу:
– Перестаньте, Феоктистов.
Читающий теноришко обрывается на полуслове.
Феоктистов несколько минут сосредоточенно пыхтит и возится с подсумком, который сполз на живот.
– Что, не нравится тебе моя песня?
– Нет, Гурий.
– Гм… А мне, может, вот в окопе стоять не нравится, надоело, тогда как?
– Ну и не стойте…
– Да куда же денешься? Везде найдут, приструнят, мать иху…
Несколько минут мы оба молчим.
Феоктистов спрашивает:
– Скажите вы мне, пожалуйста, почему в газетах фронт называется театром военных действий? Читаю каждодневно и удивляюсь, никак докопаться до истины не могу. Давно собирался спросить сведущего человека. Я сам-то москвич. В Москве есть Большой театр, Малый, Художественный и другие. Это понятно. А какой, к примеру, театр наши окопы? Что это, для смеху пишут…
– Не знаю, Гурий, не знаю.
– Чудно! Неужто и вы не знаете?
– Нет.
– У кого бы это спросить?
– Не знаю. Может быть, батальонный скажет…
– Да ведь как к нему подступиться с таким вопросом? Он те так шугнет, что не знаешь, в какой конец бежать.
Опять длительная пауза.
– А еще я хотел вас спросить насчет перехода в иностранную веру. Можно это теперь или нет?
– В какую веру, Гурий? В католичество? В магометанство? В иудейство?
Он смеется и, размахивая перед моим носом широкими рукавами шинели, говорит:
– Я не про то. Ну их всех богов ентих! Все хороши. Я насчет паспорта. Нельзя ли сделать так: живу я в России, хотя бы в Москве, а паспорт у меня аглицкий или немецкий и чтобы меня ни на войну, никуда взять не могли.
Я начинаю понимать его.
– Иностранное подданство принять хотите? Так, что ли?
– Вот, вот! Про это самое!
– Не знаю, Гурий, теперь как, а до войны, кажется, можно было. Нужно было заплатить сколько-то или жениться на иностранке.
