Получив такое назначение, Васютинский введет в лагере ту варварскую систему, от которой он пострадал в Германии.
– А потом, – заканчивает он свой рассказ, – когда я вдоволь натешусь над ними, они у меня получат такую же кровавую баню, какую задали нам в Н-ском лагере. Я поставлю пяток пулеметов (по нашей бедности российской и пяти «максимов» хватит…) и… расстреляю весь лагерь.
Анчишкин понемногу левеет, а Граве тверд, как скала. Горой стоит за войну.
Вчера дискуссировали целый вечер.
– Пусть в этой войне мы, Россия, не правы, – говорит он, наконец, – пусть правы немцы. Пусть, наконец, правы обе страны; пусть каждая армия несет свою незыблемую правду на ребрах окровавленных штыков! Что яг из этого? Война имеет бесспорную внутреннюю ценность и сама по себе прекрасна. Я вам это тысячи раз говорил. Величайший гений военного искусства, Мольтке, сказал: «Война – это святое, божественное установление, это один из священных законов жизни. Она поддерживает в людях все истинно великое – благородные чувства, честь, самоотвержение, храбрость. Словом, она не дает людям впасть в отвратительный материализм». Что можете вы, слюнтяи-пацифисты, противопоставить этой четкой и ясной, логически выдержанной формуле?
– Здравый смысл не нуждается в аргументации, – вставляет Воронцов.
* * *
В окопы откуда-то проникла эпидемия азартной игры. Офицеры играют на деньги, солдаты выигрывают друг у друга хлебные пайки, сахар, табак.
Вчера в нашем отделении четверо проигравшихся обедали без хлеба. Над ними смеялись. Это самый гнусный результат игры.
Выигравшие уплетают по два пайка, и лица их лоснятся от свиного удовольствия.
Возмутила эта история. Пробовал вразумлять игроков, но безуспешно.
Когда доказываю, что выигрывать у своего товарища последний кусок хлеба и заставлять его голодать – гнусность, то со мной все как-будто соглашаются.
– Знамо дело, нехорошо.
– Что и судить.
– Баловство, одно слово.
– Грех да ссора, только.
А через несколько секунд опять бубнят свое:
– Да ведь кабы ежели мы насильно… тоды так, а ведь мы, значит, по доброй воле.
– Тут мы на счастье рискуем: седни я выиграл у него пайку или две, завтра он у мене. Кому как фартнет – уж не обессудь, друг-товарищ.
– Ну, а если всю неделю будет проигрывать?
– Тоды, значит, коли шибко играть захочет – перестанет играть; отдохнет малость – опять метнет карту; вы напрасно сумлеваитись.
– Скука одолевает без игры, тошно на свет глядеть.
В первый год войны этого карточного разврата и в помине не было. Видно, чем дальше в лес, тем больше дров.
