Вереницей скользят экипажи, авто. Точно на выставке демонстрируются соболя, горностаи, песцы, котики, бобры.
Развалившись на мягких подушках, утопая в мехах, влюбленные парочки тесно прижимаются друг к другу.
Вспоминаю вчерашний разговор с «прапорщиком Мироновым: „Женщины к нам, военным, так и льнут“». Это не хвастовство.
* * *
Захватил с собой в вагон пачку книг и последних журналов.
На этот раз в моей большой пачке не оказалось ни одной хорошей книги. Хороню сброшюрованные и обрезанные, с изящной вычурной обложкой из роскошной бумаги они поражают своим внутренним убожеством и гнилью. Они напоминают разрисованных французской косметикой проституток.
Какая непроходимая пошлость и ограниченность заливают сегодня литературу!
Развертываю сборничек библиотеки «Театра и Искусства».
Первое, что попадается на глаза, роман в четырех турах вальса «Средь шумного бала».
Героиня романа, томно вздыхая, говорит вальсирующему с ней кавалеру:
«Не наступайте на меня так решительно, я ведь не Галиция».
С гадливостью швыряю книгу под скамейку, нервно перелистываю вторую. Соседи по купе разглядывают меня с удивлением, перешептываются. Может быть, принимают за сумасшедшего?
Пусть, мне не до них.
В другой книге та же «Галиция», да еще «Карпаты» в придачу.
Характеризуя своего героя, покидающего возлюбленную, автор говорит:
«Он удирал, как немец под напором русской армии».
В газетных подвалах, в тонких и толстых журналах появились какие-то новые проворные личности.
– Шумим! Шумим! – кричат они своим появлением.
И, действительно, шумят изрядно.
Пишут, конечно, о войне, про войну, про доблести наших уважаемых союзников, про немецкие зверства и козни Франца-Иосифа.
Каждая газетка дает им ежедневно сотни сюжетов для тенденциозных рассказов и повестей.
Ветер военного министерства надул паруса всей писательской бездари, и она заработала на полном ходу. В журналах много новых имен поэтов и романистов.
Впрочем, Шутов мне говорил, что эти новые имена просто псевдонимы известных старых писателей, которые будто бы стыдятся писать патриотические вирши, но не могут удержаться от соблазна хорошо подработать. Он называл одного «маститого» писателя, который, по его словам, работает под тремя псевдонимами и умудряется писать чужим языком, чужим стилем.
Если этот водевиль с переодеваниями факт, то это чудовищно.
Рассказики, романы и стихи патриотичны, антихудожественны, убоги, безграмотны, но паруса критиков и издателей надуты тем же тайфуном из военного министерства, и поэтому первые хвалят, а вторые печатают.
