Под окнами толпа зевак. Аплодисменты и крики.
Кровь приливает к мозгам.
В сознании мгновенно встают и нагромождаются друг на друга черно-багровые смерчи вздыбленной земли, зияющие пасти воронок, фугасы, бомбометы, минометы, цеппелины, истребители, железные вихри и потоки горячего свинца, громы, грохоты, лязги, трясения, обвалы, контузии, визги, ревы, стоны, хрипы, хрусты костей… Синие поленницы гниющих трупов, трупные черви, наползающие из глазных впадин… Крошево человеческого мяса, прожеванное гильотиной войны, обрубки ног, культяпки… Обмороженные носы, щеки, пальцы. Голод… Вши…
Страшные видения принимают гигантские размеры, нахально лезут в голову. Распирает упругой пружиной виски, вот-вот не выдержит, лопнет черепная коробка!
И опять все существо пронизывает уже знакомая щемящая тоска.
– Да, как они здесь смеют?!
Подхваченный какой-то посторонней силой я соскакиваю с пролетки и прыгаю на костылях к канареечному домику.
– Куда ты? Стой! Стой же!.. – испуганно кричит мне вслед прапорщик Мочалов.
Он останавливает извозчика и бежит за мной, не понимая, в чем дело.
Как-раз в тот момент, когда баритон брал высокую ноту, я остановился под окном, двинул тяжелым дубовым костылем по раме, разбил ее вдребезги и, размахнувшись, кинул костыль в голубую гостиную.
Будь у меня в тот момент под рукой бомба, я, не задумываясь, кинул бы ее…
Музыка оборвалась. Баритон смолк. В гостиной забегали, засуетились испуганные люди. Кто-то завопил: «Караул»…
– Ты с ума сошел! – кричит мне Мочалов в самое ухо и крепко хватает меня своей единственной здоровой рукой за плечо. – Ты ведешь себя, как Пуришкевич в государственной думе. Это безобразие! Позор!
Я ничего не соображаю. В душе моей нет больше ни злобы, ни боли, нет никаких желаний и ощущений. Силы покидают, хочется спать.
– Господа! Помогите, пожалуйста, втащить его в пролетку; видите, он в приступе горячки.
Это Мочалов.
Но голос его чужой, сиплый. Мне кажется, что это не про меня.
Обморок легкий и освежающий, как сон. На рессорах приятно покачивает.
Извозчик опять что-то бормочет про овес, который «нонче кусается».
Какой глупый извозчик. Что за чепуха? Как может овес кусаться? Спать… Спать…
* * *
Госпиталь светлый и просторный.
Добродушный доктор психоневролог усадил меня на стул, выслушивает, выстукивает, колотит ребром ладони по вытянутой моей ноге.
– Помимо всего прочего у вас, батенька, нервы, нервы… Эх, молодежь, молодежь… Никуда у вас нервы не годятся.
