В кино исполнитель главной роли нередко замечает тех, кто неожиданно входит в помещение, благодаря зеркалу; наверное, поэтому не было случайностью то, что я впервые увидел ту девушку — мельком — именно в зеркале. Она стояла в коридоре, почти у самого входа в кухню, но я не слышал, как она зашла в дом.
Я еще два раза хлопнул себя локтем по боку. «Нюк-нюк-нюк», — сказал я еще раз: останавливаться на середине было бы неестественно.
У нее были длинные черные волосы и большие черные глаза. Во взгляде, направленном на меня, читалось что-то среднее между удивлением и весельем.
— Доброе утро, господин Морман, — бодро поздоровалась она, плавным движением снимая с плеча маленький синий рюкзак.
Сначала я поставил стакан с виски обратно на кухонный стол и только после этого оглядел свое тело сверху вниз, вплоть до того места, где кончались трусы и начинались белые ноги.
— Я начну с мытья полов в гостиной, — продолжила она тем же бодрым тоном. — Вы сможете остаться здесь, в кухне, и спокойно продолжить свой завтрак.
Пока Кристина, дав задний ход, парковала машину, я смотрел прямо перед собой; я знал, что смотреть прямо перед собой — единственный шанс на спасение.
Пока мы ехали через весь город к дому шурина и невестки, было еще светло, но, когда свернули на улицу, где они жили, внезапно стемнело. Давид сидел на заднем сиденье и подпевал песне, звучавшей у него в наушниках. Самой песни я слышать не мог, и мне потребовалось некоторое время, чтобы ее узнать: «…in the middle with you», — услышал я голос сына позади себя и невольно улыбнулся.
В городе люди сидели на террасах кафе, но здесь улицы были у́же, а дома — выше, и хотя наступил вечер пятницы, возле тонких, почти голых деревьев высоко громоздились уложенные один на другой мусорные мешки, которые заберут не раньше чем в понедельник утром.
Значит, мой сон был не только горячечным, но и пророческим, подумал я, разглядывая разобранную детскую кроватку, прислоненную к мусорным мешкам, — вовсе не старую или готовую пойти на слом, а довольно новую, хотя и безвкусно-простенькую, дешевую кроватку с белыми прутьями и ножками, с голубым крылатым слоником в изголовье.
— Тебе уже лучше? — спросила Кристина.
— С чего ты взяла?
— Ты сидишь и улыбаешься.
Когда мы уезжали из дома, Кристина закурила сигарету, и теперь, медленно повернув голову к ней, я все еще — или снова? — видел сигарету, зажатую между ее губами; иными словами, сигарета была той же самой. Как так — дорога с одного конца города на другой заняла столько же времени, сколько выкуривание одной сигареты? Или это новая сигарета?
