— Значит, я могу на тебя рассчитывать? — спросила Кристина.
— Посмотрим, как буду чувствовать себя вечером, — повторил я, но что-то в моем голосе должно было подсказать ей: вечером я буду чувствовать себя достаточно хорошо.
У меня вдруг возникло желание притянуть жену к себе через изножье кровати. Чтобы она меня утешила. А если это невозможно — чтобы утешиться самому. «Успокойся, — сказал бы я, положив руку на ее щеку, чтобы медленно взъерошить ей волосы, — мы еще тут».
В этот момент жена залпом допила кофе из кружки и пошла к двери. Там она еще раз обернулась.
— Родители тоже придут, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало естественно. — Они сегодня возвращаются из Франции и будут рады тебя видеть.
Я закрыл глаза. Сначала я увидел только черные пятна, а потом — длинный ряд мусорных мешков на краю тротуара.
— А Фатима придет в половине десятого, — добавила жена. — Ключ у нее есть.
— Фатима? — переспросил я.
Но ответа не последовало, а когда я открыл глаза, то увидел, что жена уже плотно закрыла за собой дверь спальни.
Мусорные мешки все еще стояли на краю тротуара. С одной стороны, это были те же самые мусорные мешки, с другой стороны — нет; они казались больше и тяжелее, чем обычно, а мусоровоза все не было видно. До меня не сразу дошла страшная правда. Мусоровоз больше не приедет! Мусоровоз уже был! Мусоровоз проехал мимо и не забрал эти мешки, или еще хуже: мешки оказались слишком большими и тяжелыми для обычного мусоровоза, и их не заберут ни на следующей неделе, ни неделей позже.
Задыхаясь и хватая ртом воздух, я рывком поднялся в постели, столкнув с тумбочки стакан с водой; за запотевшим окном виднелось солнце в ярко-голубом небе. Я медленно опустился навзничь. Волна жгучей блевотины поднялась чуть ли не до самых глаз, а потом опустилась обратно, к нижним частям тела; подушка была пропитана ледяной влагой, словно кто-то разом выплакал свою многолетнюю горесть.
«А где лошадь? — промелькнуло у меня в голове. — Куда делась скачущая рысью лошадь?»
Я закрыл глаза, но сон не возвращался. Слышались голоса, шедшие, казалось, издали. Когда я снова открыл глаза, голоса не исчезли; они доносились снаружи — точнее, снизу, из сада.
Я поднялся на колени и оперся локтями о подоконник. Затем протер пальцами запотевшее стекло и стал смотреть в образовавшуюся дырочку.
Госпожа Де Билде стояла возле увитого виноградом сарайчика в глубине сада. На ней были голубые домашние тапочки и цветастый коричневый фартук, завязанный на талии. Из открытой двери сарайчика наполовину высовывался женский зад, обтянутый потертыми джинсами; я расширил дырочку и повернулся ухом к окну, но разобрать, что госпожа Де Билде рассказывала высунутому из сарайчика заду, было трудно. Потом из сарайчика показалась рука с граблями. Госпожа Де Билде яростно затрясла головой. Слева внизу появилась пятнистая собака; она пошла к своей хозяйке, обнюхала нижний край ее фартука и просунула морду через дверной проем внутрь сарайчика.
