— Хочу сына-первенца, чтобы утвердиться в семье Оньеки, — говорила Анулика.
Она полезла на чердак за мешком, и Угву вновь обратил внимание, как подозрительно налилось ее тело: грудь распирает рубашку, а круглый зад так и виляет при каждом шаге. Оньека с ней спал, это уж точно. Представить мерзко, что какой-то урод прикасался к его сестре. В прошлый приезд шли разговоры о женихах, но Анулика отзывалась об Оньеке совершенно равнодушно, а теперь даже у родителей только и разговоров, что об Оньеке: и работа у парня хорошая — механик в городе, и велосипед есть, и человек он порядочный. И хоть бы кто словом обмолвился, что он коротышка, а зубы острые, как у крысы.
— Знаешь, у Онунны из дома Эзеугву первой родилась девочка, и родные ее мужа пошли к дибии узнать почему! Конечно, родные Оньеки ни за что так со мной не поступят, у них духу не хватит, но я все равно хочу мальчика, — не умолкала Анулика.
Угву сел на циновке.
— Все Оньека да Оньека, слушать тошно. Когда он вчера заходил, я кое-что заметил. Ему бы мыться почаще, от него несет тухлыми бобами.
— От тебя от самого несет! — Анулика высыпала укву в мешок и завязала. — Готово. Иди скорей, а то опоздаешь.
Угву вышел во двор. Мать что-то толкла в ступке, а отец, сгорбившись, точил о камень нож, высекая крохотные искры.
— Анулика хорошо завернула укву? — спросила мать.
— Да. — Угву поднял мешок.
— Привет хозяевам. Не забудь поблагодарить их за подарки.
— Ладно, мама. — Угву подошел и обнял ее. — Ну, будь здорова. Привет Чиоке, когда вернется.
Отец выпрямился и протянул руку.
— В добрый час, ije оmа.[55] Мы дадим знать, когда родители Оньеки соберутся к нам с пальмовым вином. Думаю, через несколько месяцев.
— Да, папа. — Угву постоял еще, пока братишки-сестренки, родные и двоюродные — младшие голышом, старшие в рубашках навырост — прощались и просили гостинцев на следующий раз: «Привези хлеба! Мяса! Жареной рыбы! Арахиса!»
Анулика проводила его. Возле шоссе он увидел Ннесиначи и тотчас узнал, хотя прошло уже четыре года с тех пор, как та уехала в Кано учиться ремеслу.
— Анулика! Угву? Неужели ты? — Голос у Ннесиначи был прежний, с хрипотцой, но она стала выше ростом, а кожа потемнела под жарким солнцем Севера.
Они обнялись, Ннесиначи крепко прижалась к нему.
— Тебя не узнать, ты так изменилась… — Угву терялся в догадках: неужели она не случайно к нему прижалась?
— Я приехала вчера с братьями. — Ннесиначи улыбалась ему тепло, как никогда прежде. Брови ее были выщипаны и подведены, одна чуть шире другой. Ннесиначи повернулась к Анулике: — Анули, я как раз шла к тебе. Ходят слухи, что ты собралась замуж!
