Ричард сносил все безропотно: стоял в сторонке и ждал, когда Сьюзен соберется домой; не огорчался, что никто из ее друзей не пытается с ним сблизиться; не обиделся он, даже когда опухшая пьяная женщина назвала его «красавчиком нашей Сьюзен». Но его вовсе не радовали вечеринки «только для белых», где Сьюзен выпроваживала его «в мужскую компанию», а сама вливалась в кружок женщин делиться впечатлениями о Нигерии. С мужчинами Ричарду было неуютно. Почти все были англичане — бывшие чиновники из колоний и дельцы из «Кингсвей», «Бритиш Петролеум» и «Юнайтед Африка», багровые от солнца и виски. Они с ухмылками заявляли, что нигерийская политика — сплошь первобытная дикость и «эти ребята» не готовы управлять страной. Обсуждали крикет, плантации, которые уже купили или собирались приобрести, прекрасную погоду в Джосе и выгодные сделки в Кадуне. Ричард обмолвился, что интересуется искусством Игбо-Укву, — ему ответили, что оно пока не пользуется спросом, и Ричард не стал объяснять, что для него не деньги главное, а красота. Он сказал, что недавно приехал в Лагос и хочет написать книгу о Нигерии, — в ответ заулыбались и надавали советов: здешние жители — попрошайки, готовьтесь к тому, что от них воняет, что они будут стоять на дорогах и глазеть на вас, не верьте жалобам на тяжелую жизнь, прислугу держите в строгости. О национальном характере африканцев ходили анекдоты. Ричарду запомнилась история о наглом африканце: негр гуляет с собакой; мимо идет англичанин и спрашивает: «Что ты делаешь рядом с этой обезьяной?» Негр отвечает: «Это не обезьяна, а собака», будто англичанин обращался к нему!
Ричард смеялся шуткам, во время разговоров пытался не витать в облаках, не выдавать смущения. Он предпочитал общество женщин, хотя старался надолго не оставаться наедине с кем-то из них — иначе дома ждал скандал с битьем посуды. Когда такое произошло в первый раз, Ричард не знал, что и думать. Он расспрашивал Кловис Бэнкрофт о ее брате, много лет назад служившем окружным комиссаром в Энугу, а потом, когда шофер вез их домой, Сьюзен за всю дорогу не сказала ни слова. Ричард решил, что она задремала, оттого и не ругает ничьи наряды и пресные закуски. Но Сьюзен, едва переступив порог дома, схватила с тумбочки бокал и швырнула в стену: «С этой пигалицей, Ричард, да еще у меня на глазах! Какая мерзость!» И просидела на диване, закрыв лицо руками, пока Ричард не попросил прощения, так и не уяснив, в чем провинился.
