То время, четыре года назад, было для него самым страшным. Андрей впал в жесточайшую депрессию и только благодаря матери постепенно успокоился, смирился, снова начал жить.
И вот, через четыре года после смерти Оли, пришла телеграмма от человека, который знал его так мало и у которого было больше всего причин ненавидеть его, но этот человек позвал Андрея. И Андрей не мог ему отказать.
«Прыпынак Млынаўка», — прохрипел динамик.
Андрей, переступая через ноги сидящих, вышел в тамбур.
Электричка затормозила. Двери с шипением разошлись.
Он вышел на перрон, освещенный фонарями, как тогда, семь лет назад. Дорогу Андрей помнил. По дорожке, мимо сосенника, по темным улицам. Апрельский вечерний морозец прихватил дорожную грязь и лужицы, припорошил инеем прошлогоднюю траву. Серые заборы, светлые окна — все по-старому, ничего не изменилось, только у дороги кое-где виднелись столбики водяных колонок, которых тогда не было.
Вот и угловой дом бабы Зои. Одно окно светится.
И тут ему вдруг показалось, что там, в доме, ждет его Оля. Ждет давно. И Андрей не понимал, почему так долго не приезжал.
Воспоминания хлынули безудержным потоком — Кастрюковский луг, сено, оранжевое солнце, ручеек-речка Вилька, запах лета, девичьи податливые губы, чувство бесконечного полета и счастья, казавшегося вечным… Почему он не вернулся сюда, под эту крышу, если здесь обитало его счастье? Почему?
(«…серенький бюргер и сын бюргеров…»)
Андрей без сил прислонился к забору. Дыхание перехватило, голова закружилась. Только через минуту ему удалось справиться с вихрем чувств. Он открыл старую калитку. Никто не бросился ему под ноги с тявканьем. Во дворе тихо. Двери сарая и курятника открыты. Какой-то страшный, нежилой дух витал над этим местом.
Андрей поднялся по грязным ступенькам на темную веранду. Пахло мерзлой картошкой и прокисшей капустой. Он дернул дверь, вошел в теплую внутренность дома. На полу не было плетеных дорожек. Тихо. Из глубины дома льется свет. Андрей оставил сумку у порога, пошел туда, где был свет… и увидел бабу Зою. Она лежала на постели, чуть приподнятая подушками. У изголовья кровати горела лампа. Рядом с кроватью стол, заставленный лекарствами и питьем. В комнате было чисто и тепло.
Андрей подошел ближе, опустился на колени у ее постели. Баба Зоя открыла глаза, посмотрела невидяще в потолок.
— Баба Зоя, это я, Андрей.
Она повернула голову. Лицо ее еще больше сморщилось, а из глаз потекли скупые старческие слезы.
