Не желая быть интриганами, распределители билетов сажали Пузырева в третий ряд, по соседству с руководством.
Особенно огорчили Пузырева перед Восьмым марта: загнали на второй ярус. Но он, конечно, отстоял авторитет учреждения и в конце концов держал в руке пурпурно-глянцевую бумажку с действительно достойным адресом: «Ряд 2, кресло 15, середина». И оказался единственным мужчиной среди женщин, которым в этот день были отведены самые почетные места.
Это, конечно, дало пищу для злых языков. Но потом забылось. И Пузырев по-прежнему находился по соседству с руководством. И на стадионе во время футбола. И на открытии фотовыставки. И даже… на похоронах.
Он стоял скорбный, монументальный, и снежинки тихо таяли на его лысине.
А незнакомые люди легонько толкали друг друга в бок:
— Кто этот, такой солидный, рядом с секретарем?
Словом, Виктор Васильевич умел «показаться», «появляться, где надо», «подать себя».
Это умение и искусство — сказать иногда с некоторой небрежностью:
— Что? Спрашиваете, чем вчера занимался? Да так, писал статью для «Правды». Пристали: напиши да напиши…
При этом он допускал некоторые неточности: «Правда» имелась в виду не центральная, а местная и писал он не по просьбе редакции, а по своей доброй воле, и не сам, а поручил сотруднику, и это была не статья, а опровержение.
Пузырев завоевывал авторитет, а дела на базе шли своим чередом. Ход событий привел в общем к тому, что появилась необходимость в моем приезде. А это — дело неприятное.
Обнаружилась крупная недостача тары. Тару давно пустили налево, но она числилась за начальником склада. А ему на пенсию надо уходить. Что же он передаст своему преемнику? Воздух?
Уговорили одну семнадцатилетнюю девушку этот воздух все же принять. Тебе, мол, до пенсии далеко, а бочки так и будем переписывать с одного года на другой.
Это письмо я такое получил. Приехал, проверил — все, как говорится, соответствует.
А что же с Пузыревым, у которого такое под носом творилось?
Произошло то, что и надо было ожидать: Пузырев лопнул.
