Светловолосый помолчал и кивнул.
— Значит, вы излазили весь верх Холма, и прикопали сферы в чаще у подножия, в трех местах. Второй день здесь?
— Нет. Пришли в ночь. Работали с рассвета.
Чертова канзорская эффективность. Мы бы провозились весь день, подумал Винсент.
— Значит, ночь и с утра до обеда, — подвел итог Кел. — И что странное было за это время с семидесятым Холмом? Особенно на закате?
Все предыдущие вопросы задавались для разогрева, этот был ключевой.
— Ничего странного.
То, что он лгал, было понятно даже простодушной Алейне. Другое дело, шепот разума позволял Келу не бояться лжи. Обычно. Но сейчас, судя по застывшему лицу, жрец не смог расслышать неразличимо-тихий шепот мыслей герртруда.
— Вот как, — сказал он. — Ты, братец, еще и нульт.
Синие глаза не дрогнули.
Кел отвернулся от снайпера и шагнул к солдату:
— Карл, что странное было с этим Холмом?
— Ты дал уговор! — Ганс угрожающе дернулся, резко зазвенев кандалами.
— Мы дали уговор не использовать новой магии. Новой я и не использую. Карл? Что странного было с этим Холмом?
— Ничего странного.
— Свет? — переспросил Кел удивленно, отвечая не на слова Карла, а на его мысли. — Весь Холм охвачен призрачным светом?.. На закате?..
— Мразные мироубийцы, гниль подбожья, мешки скверны, вы будете гореть заживо, — в лицо снайпера было страшно смотреть, глубоко посаженые синие глаза пылали на маске мрачной ненависти.
Плащ Кела взметнулся, свистящий ветер обрушился на герртруда, заглушая хулу, воющий поток влился пленнику в глотку, в легкие, за мгновение выгасил все звуки, рвущиеся от панцера, остались только завывающий ветер, задушенные всхлипы и звон цепей. Серо-зеленые глаза смотрели в горящие бешенством синие, и канзорцы увидели, что во взгляде подбожника затвердевает такая же гордость, как и у них самих.
Ганс Штайнер бился, задыхаясь, явив ярость Чистого, перед которым мерзость стояла на расстоянии вытянутой руки. Но он не мог сказать ни слова. А жрец Странника поднял руку и стискивал ветер, выдавливая весь воздух у него из легких. На висках канзорца выступил пот, воздуха уже не было, он задыхался, беззвучно хрипел в цепях, дергал пальцами, ища опору, лицо его стало синеть. Кел выдрал из него ветер резким движением руки, и тут же послал обратно, влепил свистящую оплеуху, ветер ударил герртруда затылком о броневагон.
— Вы забыли, кто здесь кто, — сказал светловолосый ледяным тоном. — Вы напали как трусы и подлецы, из засады, в спину. Вас было больше. Но вы проиграли. Мы побили вас, без единой потери, вы живы только по нашей милости. Помните, кто вы: жалкие побитые псы. Оскалите пасть — вам выбьют зубы. Еще одна хула на богов — и смерть.
