— Но как мы можем быть уверены, что вы не лжете? — спросила Амти. Рука Шацара, затянутая в перчатку, резко рванулась к ножу. Амти машинально подалась назад, едва не упав со стула. Шацар был намного выше нее, сантиметров, наверное, на тридцать и намного сильнее, кроме того, он был психопатом — Амти боялась его.
Но Шацар прижал нож к своей щеке, сделал надрез и дождался, пока кровь натечет на лезвие. Потом он протянул нож к Амти, лезвием вперед.
Амти непонимающе посмотрела на него.
— Этот обычай уже не в ходу во Дворе? — спросил Шацар. И Амти поняла, что он делает. Она посмотрела на лезвие, с которого скользила кровь. Шацар держал нож на вытянутой руке и явно не собирался отпускать его или передавать ей. Амти склонилась и коснулась лезвия языком, солоновато-железный вкус расцвел во рту, как цветок. Она перехватила Шацара за запястье и неожиданно ловко слизнула с лезвия оставшуюся кровь.
Шацар сказал:
— Клянусь, что не буду пытаться убить вас, задержать или иным способом мешать вашим планам после того, как вы передадите мне преступника.
Шацар резко дернул рукой, оставив Амти порез на языке, собрал ее кровь и слизнул сам.
Как опосредованный поцелуй, подумала Амти, сглотнула кровь и сказала:
— Я могу посоветоваться?
— Да.
— И когда нужно дать ответ?
— У тебя есть сутки.
Амти посмотрела на птичку, все еще сидевшую у окна, наблюдавшую за ними, как наблюдают сериал по телевизору. Неожиданно Амти хмыкнула, она сказала с усмешкой, какой от себя не ожидала:
— Спорим, он говорящий?
Секунды замешательства и секунды тревоги в глазах Шацара ей понравились.
А потом он спросил:
— Ты любишь танцевать, Амти?
Она вспомнила минуты позора, которые пережила, танцуя с Мелькартом и покачала головой:
— Я не умею.
— Глупости, девочка. Ты — дитя богини, как и я. Ты умеешь все.
Он встал сам и потянул за руку ее. Они начали танцевать с середины песни, и Амти никак не могла попасть в ритм, но Шацара это, кажется, не волновало. Он танцевал хорошо, даже слишком. Когда Шацар притянул Амти к себе, она вдохнула запах горького одеколона и запах его тела, и с невероятной ясностью вспомнила ощущение, которое испытывала, когда Шацар прижимал ее к себе, всего полминуты, когда все закончилось.
Томительное ощущение, страшное в своей тотальности, она улыбнулась, но тут же приняла серьезный вид. Он сказал:
— Так что ты говорила про птичку?
Он чуть наклонил ее, удерживая. Амти сказала:
— Я уверена, что она говорит человеческим языком.
