-- Ива-ан! -- закричал Игнатьев.
Лицо его опалило огнем пистолетного выстрела.
Морозюк заметил бросившегося в сторону от окопа Немца. Вскинул винтовку. Выстрелил с колена раз, вы-f трелил еще...
33
Приключения-76
Кругом начинался бой. Но Морозюк стрелял и стрелял вдогонку беглецу и не мог попасть.
Рядом разорвался снаряд. Ком земли вышиб из рук Морозюка винтоаку.
-- Тикай, дура! -- толкнул его подоспевший разведчик в белом халате. И только теперь Морозюк увидел, что творится и на бугре, и на бяажних и дальних
холмах.
Была ночь, стал день. Призрачный, неверный. Бегали, вспыхивая на крутых склонах, холодные лучи прожекторов. Коптящие радуги ракет сгоняли со снега причудливые тени. Неистовый грохот пальбы вспарывал воздух.
Слева, метрах в пятидесяти от Морозюка, появились люди. Они перебегали рядком, припадая к земле, и тогда около них мигали огни автоматов... Что-то с шумом пролетело мимо лица Морозюка, что-то ударило по шапке, и она слетела с головы.
-- Тикай, говорю! -- заорал разведчик. -- Немцы! -- и ринулся с горы.
Морозюк увидел внизу, на освещенном снегу, двух человек: тяжело припадая, они несли третьего. К ним приближался, криком подзывая Морозюка, разведчик в белом. Морозюк понял: они несли Игнатьева, и побежал вслед.
Разведчики прикрывали отход дымовыми шашками. Едкое облако слепило глаза, забивалось в нос, и Морозюк шел наугад, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь...
Только к утру затих бой.
Игнатьев открыл глаза. Он лежал на нарах в незнакомой землянке. Лицо и шея его были забинтованы. Пахло нашатырем. От жарко натопленной печурки тянуло горелым.
-- Эх ты... -- наклонилось над ним свирепое лицо Тайницкого и... тотчас расплылось в улыбке. -- Эх ты... -- повторил комбат и вместо ругательства почему-то потер у Игнатьева за ухом. -- Красавчик... Хорошо он тебя разукрасил...
За спиной комбата послывался женский смешок. Такой, что Игнатьев тоже засмеялся, но стало больно, и он сморщился, удерживая стон.
-- Тихо, тихо! -- подошла к нему Зина. -- Лежите, лежите...
Закружилась голова, и Игнатьев опять лег. Его охватила слабость -- как сон.
-- Придется поваляться, иоиятао? -- сказала Зина.
-- Спит? -- услышал Игнатьев сквозь дрему густой' голос Морозюка.
-- Не видишь? Зачем спрашиваешь? -- одернул его строгий голос Мамеда,
В сумке немецкого саайлера, которую разведчики принесли вместе с Игнатьевым, Тадницкий обнаружил небольшую, в ладонь, толстую ааписную книжку. Это был дневник. Немец писал настолько мелко, что Таи-иицкому пришлось вывинтить из бинокля окуляр и пользоваться им, как лупой, чтобы разобрать написанное. "Осторожничал, фашист, и зрение у него отличнейшее", -- решил Тайницкий. Немецкий он изучил еще в университете до войны -- язык возможного противника, говорили тогда, -- и прочитать дневник ему было вдвойне интересно: о чем там разглагольствует "чистопородный ариец" и нет ли полезных сведений.
