Позднее, истосковавшись по углекислому газуару цивилизации, Герральдий покинул горные вершины и поселился в заброшенном житейском батоническом заповеднике, где произрастала различная хлебная продукция фирмы «Каравай-Сарай».
. . .
Теперь – все, что касается сливы в виде кулона.
Это романтическая история, потому что сопряжена с любовными переживаниями, хотя речь в ней идет о косточке сливы в форме сердечка. Герральдий подскользнулся без всякой осечки, что позволило ему взглянуть на окружающую действительность снизу вверх в высоком безостановочном темпе. Такой строптивый поворот головы был обоснован явлением, заставившим Герральдия не смотреть под ноги, рассеянно разинув рот, а сосредоточить свое внимание на том мгновении, когда в без минуты полдень центральная арка ажурного свода Любезных Ворот выдохнула с последним облаком утренней свежести наивнейшее наиневиннейшее создание. Наи-наисоздание, опустившись на землю, заботливо поинтересовалось у растерянного Герральдия, все ли в порядке. Герральдий поспешно навел в порядке ревизию и произрек незнакомке вечную жизнь.
Он это сделал потому, что за свои мысли, как и за слова, надо отвечать. Вот он и ответил:
– Ятебялюблю!
В такие ответственные моменты за Герральдия говорит эхо. Это позволяет детальнее расслышать уверенный отзвук своего собственного голоса.
Герральдий частенько упоминает о человеке, которому все и всегда безоговорочно верили. Не разинув рты или столбенея солью, а просто – без единого сомнения. Сам же он был настолько доверчив, что готов был обменять собственный галстук на заколку от него.
Так случилось, что этому человеку в наследство досталась большая коробка с открытками, среди которых были разнообразные виды природы, курортные места и прочие позитивы. Но больше всего его поразили портреты предшественников. На карточках были изображены люди невообразимой красоты. Лысые девочки, отроки с бесстрашными взорами, дородные господа и женщины с иконопланетными лицами. И все они не мигая глядели на него с картинок и говорили: «Иди же скорее к нам! Чего ты до сих пор ждешь?» И так ему стало стыдно перед всей этой родней, что он действительно ушел к ним.
И теперь непонятно, верить ему или нет после всего этого? Герральдий склонен думать, что такому человеку можно верить, как и любому другому, изведавшему неведомое.
– Одиноко ему было, вот что я вам скажу, – подводит итог Хопнесса, – все-таки ближе, чем Господь, у нас никого нет. Он настолько близок, что мы даже не в состоянии Его разглядеть.
