Возвращение Мастера и Маргариты | страница 25



Нечто колдовское, порочное и одновременно ни к чему житейскому не причастное было в ее прозрачных, слегка косящих глазах…

Касьян навел справки. Оказалось, что роль в фильме – единственная работа не профессионалки. Мара Илене работала медсестрой в городской больнице, в кинематограф и в фотомодели не рвалась. Однако на приглашение из киностудии откликнулась охотно и прибыла без всякого опоздания.

– Ждет, – сообщила помрежа Танечка, заглянув в комнату, где заседал худсовет в составе сценариста, оператора и главного героя под предводительством Тарановского. При этом Танечка сделала такое лицо, что стало ясно – снимать надо ее, а не замухрышек, подобранных черт знает где.

Девушка вошла, ошарашив комиссию отсутствием "звездности".

– Садитесь, деточка. Мария, Машенька? – сделал обаятельное лицо Тарановский.

– Мара. Мара Валдисовна… Я отчасти литовка. Немножко молдованка и капельку немка. А вообще – русская…

– Понятно, понятно! – обрадовался Касьян, словно это оправдывало его симпатию. – Ударный коктейль. Говорят, смешение кровей…

– Профессионального образования у вас, значит, нет? – угрожающим голосом вмешался Закрепа, с самого начала не одобрявший идею с использованием не фактурной героини. Он предлагал другую кандидатуру. Данные получше, чем у Мадонны и без всяких силиконов. К тому же киноработник.

У явившейся русской литовки, увы, зацепиться было не за что. В прямом и переносном смысле. Глаза, конечно, наличествуют. Но ведь они тут не Достоевского снимают. Закрепа сделал тяжелое лицо:

– Профессиональному мастерству не учились, а сниматься хотите, прозвучало как обвинение.

– Хочу. Я медсестрой работаю. Деньги нужны, – прямо ответила немецко–латышская русская низким тихим голосом. Вроде бы жалобно, но при этом ее тонкая бровь насмешливо приподнялась, то ли от стеснительности, то ли куражась. Не понравился этот взгляд сценаристу. А Тарановский прямо взвился, как ужаленный:

– Можем вам кое–что предложить, Машенька… – засуетился, вспотел плешью астматик. – Мы здесь планируем запуск…

– Ну, это пока в перспективе, – пресек завязывающуюся беседу Барнаульский. – Идут пробы. Претенденток много. Булгаков, дело серьезное.

– Булгаков?! – озарился стеклянный кузнечик, затрепетав крылышками. Это же мой любимый писатель!

– Не важно. – Строго осадил ее Барнаульский. – У всех любимый. – Он громыхнул стулом и стал нарочито шумно собирать со стола бумаги.

Было очевидно, что Мара ему тоже в душу не запала. Ситуация требовала борьбы, Касьян обожал махать кулаками, особенно в присутствии дам. Окинув членов немногочисленной комиссии равнодушно–усталым взглядом, он устало распорядился Танечке: