Тарановский энергично взялся за пожарные сцены, торопясь высказать самое главное. На дворе – осень, мокрота и уныние. По замыслу же сценариста Москва должна предстать либо в майском цвету, либо уж утопать в снежной белизне, на фоне которой эффектно полыхают пожары. Пламя страсти, охватившее столицу – образная кульминация ленты, апофеоз в апогее (или апофигей, по меткому замечанию известного писателя). А чердачный неуемный секс героев – главная изюминка апофигея, которую следовало обсосать со всех сторон, как лакомую косточку. Кто мог подумать, что столь удачно начавшийся съемочный процесс упрется в героиню! Да в какую "героиню" – тьфу! Дура, растяпа, чертовка…
Выбор Юлика Барнаульского на главную роль был предопределен изначально – он–то и "пробил" этот фильм, найдя спонсора в лице Кленовского. С актрисой дела обстояли сложнее. Ей предстояло в одиночку вытягивать линию большого искусства, осуществлять спайку современности и классики. Просмотрев целый ряд фактурных актрис, считавших, что обнаженное тело в искусстве не должно вызывать низменных чувств, как Венера Милосская, к примеру, Сеня приуныл. Мрак! Все равно, что переснять феллиниевского "Казанову" силами ансамбля "Яр".
Гадкое у него было чувство. Мысли о собственной бездарности стали появляться с типичной для крупного художника настойчивостью. Сеня не стрелялся и не травился. Он пошел другим путем: у режиссера объявилась астма. Так полагала его супруга, разбуженная ночью хриплым хлюпаньем – Сеня храпел, уткнувшись лицом в подушку. Такого раньше никогда за ним не водилось.
Идея астмы Тарану понравилась – аура страдальца не помешает человеку искусства. Он продолжил поиски героини, смотря наобум мало–мальски значительные фильмы последних лет и скоро увидел ЕЕ. Совсем молоденькая, какая–то прозрачная, хрупкая, словно стеклянный кузнечик, с хвостиком на аптечной резинке и глазищами в пол–лица. А в глазах такое! Арсений раз за разом прокручивал кадры не замеченного зрителем фильма о войне. Крошечная роль второго плана: сельская девчонка трепетная, чистая полюбила в амбаре немецкого солдатика просто так – из жалости. Она была похожа сразу и на колдунью Марины Влади, и на Кабирию Джульетты Мазины и на ту единственную, которую, всякий понимающий мужик ищет до гробовой доски. Ищет, движется к далекой звезде, меняет в дороге ненужных спутниц, но посвящает ей, не встреченной, самое ценное, что вырастил в себе и пронес за душой через истребительные лихолетья.
