Изабель по-прежнему стоит ко мне спиной, заинтересованная чем-то, что происходит на улице. Тихо подкрадываюсь к ней, смотрю в сад через ее плечо и замечаю над забором, увитым плющом, чью-то голову.
— Что это там за тип?
— Не знаю, — смущенно говорит она. Я продолжаю на него смотреть.
— Да я знаю его, это тот мужчина в розовом галстуке. Он мог хотя бы сменить галстук.
— Да, верно, теперь я припоминаю…
— Он часто приходит в парк со своим сыном, — говорю я. — Я заметил, что малыш обожает делать пирамидки из песка. Он не занимается ничем другим. Добро пожаловать в клуб тех, кто страдает навязчивой идеей, мой мальчик.
— Бедный ребенок, — грустно произносит Изабель.
— Скажи, а это случайно не агент твоего мужа? Он за тобой следит?
На самом деле я хочу оказать ей услугу, отдать немного своего семени, быть учтивым, внимательным слушателем исповедей, произносимых с мокрыми от слез глазами, для того чтобы исполнить свой номер, чуть преувеличивая свои подвиги. Но мне совсем не хотелось бы погибнуть в ванне с кислотой из-за ревнивого мужа. Ведь это разумно, не так ли? Конечно, мой GPS, который помогает мне передвигаться по дорогам судьбы, часто дает сбои, тем не менее я остаюсь отцом, папой, всемогущим героем. Моя дочка сильно нуждается во мне, в моих крепких руках, которые постоянно ее поддерживают; когда у нее горе, когда кружится голова от созерцания звездного неба, бесконечного и необъяснимого, когда ее мучают гормоны, вызывающие сомнения, я прижимаю ее к груди, и ей это нравится. Не хочу быть папой-паникером; не хочу терять контроль над многочисленными переживаниями, вынужденный прятаться, поворачивать голову при каждом косом взгляде, прерывать битву, которая уготована любому мужчине; не хочу скрыться без предупреждения на дорогах Невады, пробираясь к Большому Западу. Это неминуемое скольжение к трагической развязке, которая оставит меланхолическое воспоминание о мифическом отце, малодушие которого, в конце концов, вскроется в результате проведенного следствия и нескольких лет усилий, предпринятых моими потомками.
— У меня не так много времени, — говорю я.
— Может быть, сок? Чай? Или что-нибудь покрепче?
Она утверждает, что я славный, привлекательный, не в смысле красивый, глуповатый, нет, тут другое… Действительно, я ей нравлюсь, я напоминаю ей животное, она только не знает какое… «Быть может, куницу? — предполагаю я. — Или нутрию?»
Изабель неуверенно смеется: не понятно, то ли она расхохочется, то ли будет жалеть меня.
