— Епифан! — крикнул отец. — Выпряги коней и задай им корм. Заходи в дом, — сказал он ласково ссыльному.
Григорий Иванович поднялся по ступенькам крыльца, вошел в комнату, положил узелок на лавку.
— Эй, Устиньюшка, принимай гостей, дочь! — громко сказал хозяин.
Из маленькой горенки вышла с шитьем в руках девушка.
Семья у Елизара была небольшая. Сыну Епифану шел девятнадцатый год. Устинья — годом моложе.
Как-то зимой нужно было везти земского начальника в соседнюю волость. Елизар запряг тройку, на которой обычно развозил начальство.
— Далеко ли, тятенька? — заметив его сборы, спросила Устинья.
— С земским.
— Довези меня до магазина: надо шелковых ниток купить для вышивки.
— Одевайся.
Одевшись в короткий из мятого плюша жакет и накинув шаль, Устинья вместе с отцом вышла во двор, где Епифан держал под уздцы готовую тройку.
— Ну, как новокупка? — спросил отец сына про левую пристяжную, которую недавно купил в степи.
— Едва поймал, мечется, как дикая. С трудом шорку надел.
Елизар подошел к лошади, погладил ее по гладкой спине, поправил шоркунцы[4]. Пристяжная косила кровавые глаза и часто всхрапывала.
«С норовком», — подумал Батурин и бросил дочери: «Садись!» Коренник и вторая пристяжная спокойно вышли за ворота. «Новокупка» сначала потопталась на месте, потом рванулась в сторону, и только крепкие вожжи заставили ее идти в ряд с парой.
Устинья попросила у отца вожжи. Елизар уступил место дочери.
Девушка взмахнула кнутом, и коренник с места взял на крупную рысь. Второй удар кнута заставил его прибавить ходу, и тройка, звеня колокольцами, понеслась по улицам города. Довольный Елизар поглаживал черную с проседью бороду.
Промелькнули дом Фирсова, базарная площадь и квартира земского.
— Устя! Куда тебя лешак понес? — крикнул Елизар. Девушка повернула улыбающееся лицо к отцу и, не выпуская вожжей, ответила:
— Прокатиться хочу.
Тройка бежала ровно, оставляя за собой улицу за улицей. Вот и окраина. Впереди виднелась прямая, точно стрела, дорога. Поднявшись на ноги, Устинья задорно взмахнула кнутом и крикнула:
— Голуби!
— Устя! Ошалела, что ли? Мне ведь земского везти надо, — придерживаясь за облучину, заорал Елизар.
— Подождет. Эй, милые, пошевеливай! — точно пропела Устинья.
Откинув голову под дугу, коренник помчался во весь опор. Рядом, расстилая по ветру пышные гривы и хвосты, красиво изогнув шеи, летели пристяжные. Азарт гонки передался и старому ямщику.
— Дай вожжи, — стремительно отстранив дочь, он подался корпусом на облучок.
