– Я помню. Чтобы писец перевёл тебе письмо с французского нужно заплатить ему денег, чтобы заплатить писцу денег, нужно получить почтовый денежный перевод, а для получения денежного перевода ты должен иметь удостоверение личности с фотокарточкой, за которое нужно заплатить. Но у тебя нет денег, потому, что ты не можешь получить почтовый денежный перевод. – Шариф быстро пересказывал суть того, что он помнил о книге, озадаченно посматривая на впавшего в оцепенение друга. («Не траву же он курит, в конце-концов, а бомбейскую сигару»).
– Ты видел, как они перелазят через высокие стены, обмотанные колючей проволокой на испанской территории Африки, чтобы попасть сюда, в Европу? Так бы лезли муравьи или крысы, но это люди, Шариф. Они толкаются, теснят друг друга, взбираются по головам. Некоторые срываются вниз и разбиваются насмерть, но всё равно лезу, лезут… Один парень застрял прямо там наверху в колючей проволоке, неизвестно, сколько он провисел, пока не умер от потери крови и жажды. Никто ему не помог, и не снял его оттуда. Я видел это современное африканское распятие на фотографии в журнале, и даже терновый венец был, только не из роз, а из впившихся в его тело безжалостных металлических колючек. А на его, свалившейся на бок голове, сидела маааленькая жёлтая птичка с приоткрытым клювиком, – Бернар показал на пальцах, сколь невелика была птичка, – она, наверное, ему что-то пела, Шариф. Так её и запечатлел фотограф.
Шариф был мусульманином, но он почувствовал (в глазах разбухали влажные линзы), что его растрогали христианские метафоры его удивительного чёрного друга.
– И ты теперь на Родину посылаешь письма? Но, кому? – Шариф до сегодняшнего дня думал, что вполне хорошо знает этого забавного парня с приплясывающей походкой.
– На деревню, дядюшке! – Бернара почему-то опять захватило безудержное веселье. Он заливался смехом, как кейптаунский архиепископ Дезмонд Туту, и его теперь бросало в кресле как шлюпку в шторм, с борта на борт.
– Чего ты ржёшь? – Шариф тоже начал немного подпрыгивать на своей атласной подушке, уже совершенно не соображая, что происходит.
– Шариф, Шариф! – Бернар не мог остановиться. – Ты всё-таки вырос в городе. – Ахаха. – Ты не понимаешь, что там происходит! – Ахаха.
– Да, где происходит? Ты, по-моему, вообще коренной парижанин! – Звучало и вправду смешно.
– Ага, Крокодил-Данди! – Он силой воли заставлял себя успокоиться, и вытирал слёзы. – В деревне, в наших деревнях. Мне дед рассказывал. Никто этого не понимает. – Бернар только теперь потихоньку приходил в себя.
