Повести писателей Латвии | страница 44



— Словно каменная, — слышала, как бормотали старухи.

— Сердца нет у девчонки, — слышала, как перешептывались люди.

Мне было все равно.

Не плакала я и у тетки, которая часто меня обижала, хоть я нянчила ее детей, варила обед, доила корову, полола огород, а потом работала и в колхозе, чтобы тетке начислили побольше трудодней. А она меня даже в школу не хотела пускать — в хлеву, мол, проживет и без книжек. А когда волость все-таки заставила ее посылать меня в школу, она еще больше разозлилась. Хорошо еще, что дядя ее немного сдерживал, хотя он и не приходился мне кровным родственником. Только с его помощью мне и удалось окончить среднюю школу. За это тетка заставила меня работать еще больше, а в награду показала комбинацию из трех пальцев. Представляешь, что моя милая тетушка придумала?

И Дзидра села, стиснув кулачки.

— Она надумала выдать меня замуж за какого-то вдовца с двумя маленькими детьми, как только я окончу школу. Потому что я, видите ли, уже научилась ухаживать за детьми. Я собрала узелок и сбежала в Ригу. Поступила в университет, получила место в общежитии. А моя милая, родная тетушка велела передать мне, чтобы я ей больше не попадалась на глаза — колом убьет. И это в благодарность за те восемь лет, когда я все ее хозяйство тянула. Мне не то что плакать, мне порой выть хочется, но не могу. Скажи, отчего я не могу плакать? Говорят, от слез на сердце легчает. Объясни, пожалуйста! — И Дзидра снова обняла меня и тесно прижалась.

Я поцеловал ее, осторожно высвободился и присел на мешках.

— Не знаю, — честно ответил я. — Правда, не знаю. Может быть, у тебя просто никогда не оставалось времени, чтобы лечь, скрестить руки и попробовать выжать хоть слезинку. Человек ложится в постель, когда хочет спать, ложится и засыпает. А сесть, сложить руки на груди и размышлять не хватает времени. Дело на деле сидит и делом погоняет — особенно если тебе приходилось работать так много.

Не знаю, были ли это именно те слова, которые надо было сказать Дзидре, но только я чувствовал, что утешать ее означало бы обидеть, и продолжал спокойным, тихим будничным голосом:

— Как-то я вычитал, что один дурак утверждал: море, дескать, солоно от слез вдов и сирот. Сперва мне эти слова понравились, но потом я решил, что придумать такое мог только бездельник и белоручка. Если бы вдовы и сироты плакали, у них не оставалось бы времени на работу, а если бы они не работали, то поумирали бы с голода, и в мире больше не было бы ни вдов, ни сирот. Случалось ли тебе видеть, чтобы камень плакал? Нет. И мне нет. Жизнь, жесткая, как камень, превратила в камень и наши сердца. Вот твоя мать, много ли она плакала?