– А он вот, по-вашему, так прямо и разбежался ко мне. Заходи, мол, присаживайся с удобствами и послушай, что нам сейчас ее светлость расскажет, – фыркнул сердито Перкс.
– То есть вы вообще ничего не слышали? – изумился Питер.
– Ни полвздоха, – отрезал носильщик. – А когда я потом заикнулся свой интерес проявить, он меня живо заткнул. Не положено, говорит, тебе, Перкс, вникать в такие дела, потому как они государственные. Я-то все вас ожидал, когда прибегут да расскажут. Ведь как самим понадобится чего от старины Перкса, вы тут как тут.
Филлис вспомнила про клубнику, и лицо ее сильно зарделось.
– Сведения там про паровозы или сигналы, или другое все такое прочее, – тем временем продолжал бубнить оскорбленный Перкс.
– А мы не знали, что вы не знаете!
– А мы думали, мама вам рассказала!
– А мы хотели вам рассказать, но думали, это будут уже для вас не свежие новости!
Все трое выкрикнули это разом.
Перкс пробурчал, что это, конечно, все хорошо, однако из-за газеты по-прежнему не показывался. Тогда Филлис, вдруг резко вырвав ее у него из рук, бросилась ему на шею.
– Давайте-ка поцелуемся и снова станем друзьями, – предложила она. – Если хотите, мы можем даже сперва попросить прощения. Только мы правда не знали, что вы не знали!
– Мы просим прощения! – подхватили немедленно остальные.
И Перкс наконец сменил гнев на милость.
А потом они упросили его выйти с ними на улицу, сесть на горячий от яркого солнца газон и выслушать там потрясающую историю русского узника, которую излагали то по очереди, то хором.
– Ну, я вам скажу! – воскликнул Перкс, но больше к этому ничего не добавил.
– Ужасно, не правда ли? – светски проговорил Питер. – Ясное дело, вам любопытно было узнать про этого русского.
– Мне было не любопытно, а скорей интересно, – уточнил носильщик.
– А по-моему, мистеру Гиллсу надо было вам рассказать о нем, – убежденно проговорила Бобби.
– Да я на него не в обиде, мисси, – заверил носильщик. – С чего бы. У него-то свои резоны. Он как-никак начальство. Стало быть, человек государственный. А тут такая оказия. Иностранное государство, можно сказать, человека обидело. А государственный человек обязан всегда за своих стоять. Вот это, чтобы вы знали, зовется политикой. И я точно так же бы поступил, если бы этот ваш русский был бы японцем.
– Но японцы не совершают таких жестоких вещей, – заметила Бобби.
– Может, и нет, а может, и да, – не слишком уверенно отозвался Перкс. – С этими иностранцами точно-то ведь никогда не скажешь. Все они одним миром мазаны.
