Теперь, высадив Доминика Гиза у дворца Дезанж, он внутренне помолился, чтобы у этого старого дурака хватило достаточно здравого смысла и он не испортил этого важного разговора с графиней. А для Гиза, когда он следовал за дворецким по широкой лестнице, предстоящая беседа, противоречившая всем его понятиям о приличиях и его врожденной любезности, явилась настоящим крестовым походом.
Благородный старик верил, что ему предназначено быть спасителем своего сына. До прошлой ночи Жюльен никогда с ним не ссорился. Теперь, взбираясь по этой лестнице, усталый и измученный старик Гиз в особенности ощущал тяжесть своих лет, которые, однако, до этой роковой ссоры не давали себя так сильно чувствовать.
Комната, в которую он вошел, была залита солнечным светом, а в большие открытые окна доносилось из сада мелодичное пение птиц.
Гиз сел, чувствуя глухую, нелепую досаду на все, что его окружало, на прекрасную погоду, на привлекательность обстановки вокруг него. Он не был настроен на то, чтобы ощущать счастье. То, что Сара жила в таком прекрасном доме, среди такой прелестной обстановки и солнечного сияния, только усиливало его раздражение и прибавляло новое преступление к длинному списку, который у него против нее имелся.
Дверь открылась, Сара вошла. Гиз сразу догадался, что она ожидала найти Жюльена. Он тяжело поднялся с кресла и поздоровался с нею с холодной вежливостью.
Внезапное разочарование временно лишило Сару самообладания. Она смутилась при виде Гиза.
Гиз заметил это, и глаза его блеснули.
«Она знает то, что я знаю! Она напугана», – решил он.
Но Сара рассматривала его, ища лишь сходства с Жюльеном. Когда она заговорила, то выразила в нескольких любезных словах свое удовольствие по поводу свидания с отцом Жюльена.
– Я пришел сюда как раз, чтобы поговорить с вами о моем сыне, – холодно ответил Доминик Гиз.
Произошла минутная пауза, затем он добавил все тем же ледяным тоном:
– Я хочу попытаться просить вас порвать с ним, так как он, по-видимому, слишком слаб и слишком увлечен, чтобы самому сделать это.
На мгновение Сара испытала такое ощущение, какое бывает во сне, когда уверяешь себя, что ужас, который испытываешь, есть только ночной кошмар, и стоит только проснуться, чтобы избавиться от него.
Однако она оправилась и возразила:
– Я не понимаю, что вы хотите сказать.
Гиз резко и грубо рассмеялся, как смеется человек, доведенный до крайности и боящийся потерять душевное равновесие.
– Графиня смеется над моей доверчивостью. Это не так уж плохо, как кажется…
