Но день спустя оказалось, что упустили не только её. В страшных корчах скончался Чиньяно, труп которого обнаружила утром возле рукомойника на кухне его жена. Она не слышала, как он поднялся и вышел, но она всегда крепко спала. Труп несчастного, и при жизни-то не блиставшего красотой, выглядел просто ужасно. Глаза выкатились из орбит, руки свело какой-то странной судорогой.
Почти весь день Вианданте, Леваро и Аллоро провели в Трибунале. Ощущение провала вызывало у Леваро — бешенство, как у пса, потерявшего след, у Гильельмо — улыбку сожаления, у Джеронимо — вялое раздражение. Когда они решили, что утро вечера всё же мудренее, направились домой. Рыночная площадь почти опустела. Элиа остановился у торгового ряда с лошадиной упряжью. Вианданте шёл за Аллоро, размышляя о возможностях выследить чертовку, когда неожиданно из-за торговой телеги, груженной дровами, выскочила крохотная тень, метнулась им наперерез и, что-то швырнув в них, ринулась бежать.
Джеронимо повезло больше, чем Аллоро. То ли потому, что он шёл, привычно закрывая лицо и не снимая капюшона, то ли порыв ветра отнёс почти всю проклятую пыль в лицо Гильельмо. Леваро, увидев тень, ринулся следом как пёс, спущенный с цепи.
Ни Джеронимо, ни Гильельмо никуда не побежали — першило в горле, резало глаза.
…Как это началось, не помнил ни Джеронимо, ни Аллоро. Кажется, их привели домой. Отяжелели ноги, и затуманило глаза. Стало страшно клонить в сон. При этом неимоверно, болезненно напряглась плоть. Напряглась не искушением, но мукой. Джеронимо не смог дойти до спальни, рухнул на лестнице в полузабытьи. Боль и страсть усиливались, надрывая душу. «Господи, что со мной, спаси и помоги, будь опорой мне и оградой, ибо не могу я устоять без Тебя… Что со мной, Господи, мой разум мутится, и глаза слепнут…» Он слышал обрывки слов суетившегося около него Леваро и тощего денунцианта, потом появилась Тереза и что-то заголосила. Что — он не понял, но его подняли и под причитания Терезы повели куда-то. Ему показалось, что он плачет, но нет: со лба градом стекал пот.
Его раздели. Он помнил ванну и вульгарный присвист денунцианта, что-то прошептавшего, склонившись к уху Леваро, но тут же получившего от того оплеуху и замолчавшего. Несмотря на прохладную воду, жар в чреслах усиливался, казалось, плоть сейчас разорвёт. Вианданте застонал, вцепившись побелевшими пальцами в края купальни, и снова послышался голос Терезы, больно прозвеневший в ушах. Элиа что-то накинул на ванну, и Тереза появилась из-за занавеса с каким-то дымящимся горшком. Он услышал слова «veratrum nigrum», чёрная чемерица. Потом сознание ненадолго покинуло его, и очнулся он уже в постели, с мокрыми волосами, почти в темноте. Попытался подняться, но неведомая сила мощно опрокинула его навзничь. Плоть чуть успокоилась, но ломота и жар перекинулись на все члены, он то потел, то начинал замерзать в ледяном ознобе. Тут дверь распахнулась, двое слуг внесли какой-то топчан, который покрыли простыней. Через минуту в комнаты внесли и Гильельмо — смертельно бледного, без сознания, в длинной рубахе, похожей на саван. Снова послышался голос Терезы, Аллоро накрыли теплым одеялом, извлеченным откуда-то из запасных кладовых экономки. Джеронимо снова попытался встать, но опять не смог. Потом к его губам поднесли что-то холодное и кислое, он скривился, но пил, питье не утоляло жажды, но кислота на губах увлажнила возникшие на них трещины.
