Войлочный век | страница 92



Прекрасное изобретение. Эдакий дисклеймер. Текст строится так: «Сижу в прекрасном ресторане, ем вкусные вещи. А в это время… (расстреляли колонну беженцев, кто-то сбил самолет, кто-то умер, потому что болел, кто-то умер, хотя и не болел, etc.). О, как мне стыдно. Но что же я могу поделать. Мне очень стыдно!»

Я никого не цитирую, я обобщаю. Читала и слышала раз восемнадцать, а потом сбилась со счета. («Утром мажу бутерброд – сразу мысль: а как народ?» Давно и прекрасно сформулировано.)

Персонаж романа Чернышевского «Что делать?» Рахметов не ел апельсинов, так как народу они недоступны. (Меня всегда интересовало: а чего бы Рахметов не ел, случись ему мутить народ в Италии? Там апельсинов как у нас огурцов. Он отрицал бы манго?) Но он хотя бы их не ел, хотя, по-моему, это глупо: мог бы есть и тем самым способствовать созданию рабочих мест, потому что кто же грузил апельсины бочками? братья Карамазовы, что ли? Рабочий класс, надо полагать, и грузил, народ то есть. Но у Рахметова были крупномасштабные планы: все развалить к чертям собачьим, строй вот этот проклятый, и тогда, конечно, апельсины сразу зацветут и хорошо уродятся, и народ понесет с базара не милорда глупого, а вот эти апельсины и всякие киви и авокады.

Я считаю, что тренд «мне стыдно» образовался как результат развития рахметовских идей с поправками на время и обстоятельства. (Сама-то практика религиозного аскетизма насчитывает несколько тысяч лет, но здесь речь о России и ее обозримом и задокументированном прошлом. «Воплощенной укоризною ты стоял перед отчизною, либерал-идеалист!»

Причем герои Чернышевского – люди практические; в романе не говорится, но глухо намекается, что верный путь – это наварить гремучего студня и бросить под ноги тиранам и кровососам, дабы приблизить Всеобщее Счастье с апельсинами. Нынче же всё совсем не так; стыдящиеся граждане – мирные и законопослушные, кровососущего комара не прихлопнут, а бережно соберут щепотью и выпустят в вечереющее окно: лети, малыш! Едят неплохо, сорта сыра различают, потому что зачем же их не различать? Корреджо от Караваджо ведь всякий отличит, то же, если подумать, и с Грана Падано. Но надо непременно сообщить миру и людям, что тебе стыдно. Тогда порядок.

Потому что ожидается, что придет толпа не то, чтобы праведников, но их представителей, вопрошателей с тревожными очами, и тыкнет перстами, и завопит: и тебе не стыдно?! И надо подавать сигналы, надо заранее, до их прихода, включить проблесковый маячок: мне стыдно! Мне стыдно! И устрица горчит, и террин из утки как ватный!