— Bon! — после некоторой паузы произнесла женщина. — Теперь продемонстрируйте свою память!
— Хорошо! — в тон ответил ей на русском этим же словом Виктор. — Начнем с доски, что была рядом с Вами.
И Одинцов быстро стал показывать партию с Мишелем Лернером. И попутно рассказывал Женевьеве о фокусе двух заключенных.
Та рассмеялась:
— Неужели так все было, как в фильме «Если наступит завтра?»
— Точно так, только наоборот. Но идея — одна и та же. Там в роли обманщицы выступала героиня, а у нас вчера — двое зэков.
Когда Виктор объяснил француженке свой замысел со взятием пешки на проходе, и продемонстрировал, как ему удалось его исполнить, та пришла в восторг.
— А я из-за своей партии ничего не поняла, — почему Темплер так разозлился? — губы Женевьевы широко раздвинулись, обнажая в улыбке идеально ровный ряд белых зубов. — Однако, из-за этого пострадал твой друг.
Виктор хотел засмеяться вместе с начальницей и тут же осёкся.
— Как это? — облизнул он пересохшие губы.
— Кто-то утром бросил в твоего спящего товарища свинцовой чушкой. Сейчас он в тюремном госпитале.
Одинцов резко встал со стула.
— А ты не спеши. Сядь! Мы еще не закончили беседу! — свинцовая завеса закрыла зеленый цвет оливок в глазах женщины.
Виктор повиновался.
— Ну, показывай остальные партии, — тонкие губы снова поехали в стороны, — иначе ты проиграл пари…
— Нет, я не хочу, — Одинцов смотрел Женевьеве в глаза.
«Пошла ты… Будь что будет… Развлекаловка закончилась…мать твою!» Француженка словно прочла мысли заключенного.
Тонкие пальцы потянулись к темной кнопке на краю стола.
Дверь приоткрылась, выглянула секретарша.
Женевьева отдала распоряжение, и спустя минуту тот же негр-охранник привел Одинцова к знакомой железной двери холодного карцера.
- *А' gauche! — Налево! (фр.)
- “J’écoute? — Слушаю? (фр.)
* * *
Часы ожидания превратились в вечность.
Виктор, сжав руками виски, лежал на деревянной койке карцера. Свежий ветерок с воли задувал через окно камеры запахи весны, где-то недалеко щебетали птицы, а ему было плохо, как никогда.
В обычной жизни мы часто не замечаем страданий наших друзей, а если видим и чувствуем их, то нередко — как-то отстраненно, вскользь, затухающе…
В экстремальных условиях, например, на войне, боевое братство имеет совсем другой смысл, другой вес. В людях просыпаются неведомые ранее черты: мужество, самопожертвование, взаимовыручка; даже раненые не хотят уходить с поля боя, чтобы не подводить своих товарищей. Заключение на чужбине — тоже своего рода экстремальная ситуация. И там слово родного русского языка рядом — словно глоток воды в жаркой пустыне.
