— Так, понял. А ты пословицу «В чужой монастырь со своим уставом не лезут» слышал?
— А это не чужой монастырь, — Борис опять сердито выдвинул челюсть, — это памятник моему деду тоже.
— Ладно, не кипятись, дальше рассказывай.
— Ну, поворачиваюсь я, а там четыре шпака в черных футболках с Георгием—Победоносцем и надписью «Память». Один, мелкий такой, на нас пальцем показывает: «Ха — жиды–матросы! Щас помру». Я про этих перцев слышал, хотя и не сталкивался раньше и оскорбление решил проигнорировать, потому ответил как мог спокойно: «Это моему деду памятник. Он здесь воевал и в море погиб». Второй из них, покрупнее, мне и заявил: «Врешь! Жиды только на Ташкентском фронте воевали». Ну тогда я не выдержал и апперкотом ему врезал. Он сразу и вырубился. Чистой воды нокаут. А мелкий тут как заверещит, и ихних еще целая кодла набежала. Ну и…. Пришлось драться.
— Поня–я–тненько. Так, а ты Николаев здесь каким боком? — кавторанг повернулся ко второму курсанту.
— Александр Степанович, ну, во–первых, Борька…То есть Борис Гальперин мой друг, с детства еще. Мы в одном дворе выросли. Во–вторых, это явная провокация была. Они же дюжиной на нас двоих накинулись и не с голыми руками. У них цепи и арматурины были. Подготовились значит. И стало–быть пришли туда специально, чтобы какую–то пакость устроить. А у нас на форменках даже поясов с пряжками нет.
— Ну а чего они это на тебя полезли. Ты же у нас вроде русский, хотя… Да, на русака ты не слишком похож. Или ты как в том анекдоте — «Николаев–по–маме»?
— Нет, — обиженно усмехнулся курсант, — Николаев я как раз по папе, а по маме я Анастаниди и похож я на деда — маминого отца, так что нос у меня вполне себе пиндосовский.
— Грек, что–ли?
— Ах, ну да, вы же не одессит. А песню «Шаланды полные кефали…» вы знаете?
— Ну кто же ее не знает.
— Вот, моя бабушка всегда говорила, что эта песня про нее с дедом. Только, Бернес мол поет неправильно. Надо петь «В Одессу Коста приводил». Уж на Пересыпи Косту Анастаниди точно все знали. Он незадолго до моего рождения умер, так от ранения и не оправился, и меня тоже в его честь назвали.
— От ранения? А он тоже на флоте воевал?
— Да нет, не воевал он. Не успел. В первые дни войны, в порту после бомбежки пожар тушили, а тут еще один налет. Ну и деду осколком бомбы правую лопатку раскололо и позвоночник задело. Он три года ходить не мог, и правая рука у него до конца жизни плохо работала. Перед тем как Одессу сдали, его баба Соня из госпиталя забрала и на рыбачий хутор под Аккерманом увезла, и там сама выхаживала.
