— Так точно, товарищ капитан второго ранга.
— Времени мало, так что давайте без чинов. В российском флоте офицеры издавна друг к другу по имени–отчеству обращались. Вы еще не офицеры, конечно, но и… Ладно, так кто же все–таки драку начал.
— Ну, если говорить, кто первый ударил, то я, — набычившись признался Гальперин.
— Та–а–а–к. И как же ты до такого додумался? Тебе, что, делать было нечего. Отличник, зам. комсорга курса, спортсмен. Ты же у нас чемпион училища в парусной регате, так?
— Так.
— И КМС по боксу?
— Ну, да.
— Ну вот, и потомственный моряк в четвертом поколении…
— В третьем, только. Мой прадед шорником был, в местечке под Балтой. В гражданскую войну в местечке почти всех гайдамаки вырезали. Дед в пятнадцать лет сиротой остался и на флот ушел.
— Неважно, пусть в третьем. Вот видишь, дед твой Борис Гальперин, кавалер ордена Красной Звезды, командир торпедного катера, геройски погиб в Великую Отечественную. Тебя же небось в его честь назвали?
— Именно так, — Борис выпятил челюсть и во взгляде его мелькнула гордость.
— Отец твой наше же училище окончил, в подплаве служит в одном звании со мной. Где он, кстати, сейчас — в походе?
— Нет, ему пятьдесят лет уже исполнилось, врачи запретили погружения. Отец на базе подплава начальником службы автоматизации служит. А на прошлой неделе в Севастополь в командировку на месяц уехал.
— А мать где? Я звонил тебе домой, хотел с отцом твоим поговорить, но трубку никто не брал.
— Мама умерла в позапрошлом году, — Борис на секунду опустил глаза, — острая лейкемия.
— Прости, не знал. В личном деле это не отмечено. Но все–же, как ты мог? Ты же отца и деда позоришь.
— Нет, — снова набычился Борис — Если бы не ударил, тогда бы опозорил.
— Это как? Давай рассказывай подробно.
— Ну так, девятого нам увольнительную дали. Мы с отцом в этот день всегда к Памятнику ходим — деда помянуть. Он же в море погиб, могилы у него нет. А в этот раз отец в отъезде — со мной Костя пошел, — легкий кивок в сторону второго курсанта.
— Пришли мы, — продолжил он. — Народу у памятника много. Люди подходят, цветы кладут. Мы тоже подошли, я свой голыш положил. Только отходить собрались, как за спиной слышу: «У–у жид поганый, на цветочек не разорился. Пошел вон от наших воинов со своей каменюкой».
— Стой, я не понял, при чем тут каменюка.
— Александр Степаныч, я вот тоже до маминой смерти этого не знал. По еврейскому обычаю на могилу цветы не приносят, а кладут камни. Вот и мы с отцом в последние годы всегда гальку крупную приносили.
