— Что-то ты невзлюбил этого беднягу. Признайся, уж не ревнуешь ли ты?
— Я? Ревную? Кого и к кому?
— Отцы часто ревнуют дочерей к их друзьям. Но это скорей симпатично. Даже мило.
В спальне Марсиаль сказал:
— Ну и задам я завтра своей секретарше. Ведь это она посоветовала мне посмотреть эту картину. И знаешь, что она сказала? У молодых теперь такой гонор, они такие наглые… Она сказала: «Вам, может быть, и не понравится, вы слишком стары».
— Да что ты! Так прямо и сказала?
— Ну, допустим, не совсем так. Она сказала: «Вам, может быть, и не понравится. Все-таки другое поколение». Но ведь это одно и то же.
— Нет. Так звучит менее оскорбительно.
Их кровати были вплотную придвинуты друг к другу. Они легли, и, как обычно, каждый взял с тумбочки свою книжку, но Марсиалю читать что-то не хотелось.
— И все-таки фильм представляет известный интерес, — сказал он. — Потому что показывает, что тревожит людей сегодня, что им нравится, как они представляют себе жизнь…
— Да, — сказала Дельфина, не отрывая глаз от книги. — Удовольствия и тщеславие.
Эти слова она произнесла машинально, как нечто само собой разумеющееся. Однако Марсиаля, казалось, они поразили.
— Верно, — сказал он. — Странно, как за такой короткий срок все изменилось.
— Не такой уж короткий. По меньшей мере за двадцать лет. После окончания войны.
— Да, с пятидесятых годов началось что-то другое.
Они умолкли и погрузились в чтение. Но вскоре Марсиаль положил раскрытую книгу себе на грудь. Засунув ладони под затылок, он сосредоточенно уставился в потолок. Минуту-другую спустя Дельфина повернулась к нему.
— О чем ты думаешь?
— Да так, ни о чем.
— Ты чем-то встревожен?
— Нет-нет… Пора спать. Спокойной ночи.
Он потушил лампу у своего изголовья и повернулся на бок. Через несколько минут и Дельфина погасила свет.
Ее разбудил звук, похожий на прерывистые всхлипывания. Она зажгла свет и увидела, что будильник на тумбочке показывает десять минут четвертого. Муж метался на постели и стонал, словно его мучила страшная боль. Испугавшись, она привстала, протянула руку, потрясла его за плечо. Он вздрогнул, открыл глаза и повернул к ней искаженное лицо.
— Что случилось? Тебе плохо?
Он не сразу ответил. Глаза его все еще были полны ужаса. Он провел рукой по лбу.
— Меня мучил кошмар.
— Ну, это еще полбеды. Ты меня здорово напугал! Я решила, что ты заболел. А что тебе снилось?
— Что меня хоронят заживо, — пробормотал он, заикаясь от страха.
— Какой ужас! С чего это вдруг такой сон? Тебе же вообще никогда ничего не снится.
