Заклинаю небом, Богом! Крестный свой окончив путь,
Сброшу ли с души я бремя? Отвечай, придет ли время,
И любимую в Эдеме встречу ль я когда-нибудь?
Вновь вернуть ее в объятья суждено ль когда-нибудь?”
Каркнул ворон: “Не вернуть!”
“Слушай, адское созданье! Это слово — знак прощанья!
Вынь из сердца клюв проклятый! В бурю и во мрак — твой путь!
Не роняй пера у двери, лжи твоей я не поверю!
Не хочу, чтоб здесь над дверью сел ты вновь когда-нибудь!
Одиночество былое дай вернуть когда-нибудь!”
Каркнул ворон: “Не вернуть!”
И не вздрогнет, не взлетит он, все сидит он, все сидит он,
Словно демон в дреме мрачной, взгляд навек вонзив мне в грудь,
Свет от лампы вниз струится, тень от ворона ложится,
И в тени зловещей птицы суждено душе тонуть…
Никогда из мрака душу, осужденную тонуть,
Не вернуть, о, не вернуть!
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомясь от долгой думы,
Над томами, где укрылась мудрость стародавних лет,
Полусонный, я склонялся, но нежданный стук раздался,
Будто кто-то постучался осторожно в кабинет.
Я подумал: “Гость какой-то постучался в кабинет.
Ничего иного нет".
Ах, мне помнится так ясно! Был тогда декабрь ненастный,
От углей в камине красный отблеск падал на паркет.
Утра ждал я в нетерпенье, в книгах жаждал я забвенья
От печали и мученья, что померк мне горний свет —
Дева дивная Ленора, имя чье небесный свет,
Та, которой больше нет.
В шелковых багровых шторах шел, как дрожь, чуть слышный шорох:
Этот алый, небывалый ужас был во мне, как бред.
Сердце билось, кровь гудела, я твердил себе несмело:
“У кого-то, видно, дело, что стучится в кабинет.
Ночью некому без дела постучаться в кабинет.
Ничего другого нет”.
С духом я тогда собрался, более не колебался:
“Сударь, я прошу прощенья, что промедлил вам в ответ,
Но поверьте, — вы в начале слишком робко постучали,
Так что звуки долетали еле-еле в кабинет.
Я дремал и вас не слышал”. И открыл я кабинет.
Никого во мраке нет.
И, пронзая взором тьму, я стал, дивуясь и тоскуя,
Сам не зная, что со мною, явь ли то иль просто бред.
Было тьмой молчанье это, а во тьме хоть бы примета!
И одно — “Ленора!” — где-то шелестело мне в ответ.
Это я шепнул: "Ленора!”, эхо шепчет мне в ответ.
Ничего иного нет.
Я с душою воспаленной возвратился изумленный,
Сел, но снова звук за ставней о чугунный парапет.
Сердцу не было покоя, и промолвил я с тоскою:
“Посмотрю, что там такое, и открою, в чем секрет.
Погоди же, сердце, биться — я узнаю, в чем секрет.
Чуда тут, конечно, нет”.
