, деревья мог с корнем вырывать, лошадь опрокинуть, железо с дома сдунуть. Гораздо сильней влиял бы, кабы местным был. Серчал на наше местничество. О нем, как что: пришлый, чужак. В красной рубахе любил ходить: цвет революции. За это и хватались противники: палаческая, вроде того, рубаха, пробрался к нам сюда кровь пускать. Пролетарская, внушал, революция. Жертвы японской войны, на германском фронте люди всяк день от пуль и снарядов мрут — достаточно, земля от человеческих смертей перестанет рожать. И правда: голод после гражданской. Откуда знал? Неужто действительно войны аукаются недородами, повальным мором от голода и эпидемий? Неужто закон существования?
— Сшибает на то, — соглашался с ним Никандр. Смерть Коперницкого связывают с террористическими действиями эсеров. Ленина метили убрать. Ясно, могли на мушку взять и Вышеслава Мариановича. Месть за то, что еще до приезда Ильича в Петербург создавал там марксистские кружки? Навряд ли. Изначально цель ставилась в общем-то единая. Лично он связывает гибель Коперницкого с приходом в Светлорецк отряда Степана Башилова. Коперницкий сказал ему при встрече: сейчас власть в городе принадлежит нам, большевикам, будьте добры подчиняться.
— Вы, Игнатий Симыныч, присутствовали при этой встрече?
— Нет, к сожалению. Верный человек передавал. Не спросишь. Убит во время преследования отряда барона Унгерна. Кисло отнесся Степан к требованию Коперницкого. Пьянствовал тогда. Любовница. Слух, будто Коперницкий захапал все золото светлорецкого банка и сбежит, пустили из его окружения. Челядь при нем была. При ком из военачальников не бывает? Взяли дом Коперницкого под охрану. Команда: автомобиль ждет, выйдет — арестовать, побежит — стрелять. Солдатика под окно поставили, в палисаднике. Кустами он зашумел. Ночь. Оступился либо от страху. Вышеслав Марианович услыхал, шторы на окне раздвинул: «Кто там?» Солдатик с перепугу выстрелил. Это бы только? На свалку выбросили труп. Несколько дней лежал. Если не Степан, неужто не знал? Неужто не мог приказать, чтоб подняли?
— Где пьянка да женщина, о родной матери не помнят, — горестно промолвил Никандр, хотя чувствовалось, что страдание Игнатия Симоновича его не затронуло, да и не верит он в невиновность эсеров. Он бы, конечно, поспорил с Игнатием, но рядом сидела на песке жена. Хотя Петр Андреевич Годунов, ее отец, мало заботился о ней и даже не дал «эмку» доехать до Сыртинска, скажи при ней, что Коперницкого угрохали эсеры, она взбеленится: нет-нет, и прокатятся по Железнодольску толки, как пыльная буря, будто Годунов той ночью находился возле дома Коперницкого, да не где-нибудь, — под окном, и он именно тот самый солдатик, путавшийся в полах шинели…
